— Разве что догадывался. Эта штучка была завернута в ткань, а поверх нее — в полиэтилен. Вы же видели. Я решил, что там аудиокассета из какого-то микродиктофона. По крайней мере, так казалось на ощупь.
Гектора это не убедило.
— То есть вы не попытались развернуть пакетик.
— Нет, конечно. Он же был адресован вам. Я всего лишь попрочнее приклеил его под обложку документа.
Медленно перелистывая страницы, Гектор рассеянно кивнул.
— Дима держал кассету на себе, поближе к телу, — продолжал Перри, видимо надеясь прервать затянувшееся молчание. — Я сразу вспомнил о Колыме. Они, должно быть, привыкли такое проделывать. Прятать письма и так далее. Пакетик насквозь промок от пота, пришлось вытирать его полотенцем, когда я вернулся в номер.
— И вы его не открыли?
— Я же сказал. С чего бы вдруг? У меня нет привычки читать чужие письма. Или прослушивать чужие кассеты.
— Даже перед таможней в Гатвике?
— Разумеется.
— Но вы все-таки пощупали посылку.
— Да. Вы же слышали. На что это вы намекаете? Получив пакетик, я его ощупал. Через полиэтилен и ткань.
— И что вы сделали дальше?
— Убрал в безопасное место.
— В безопасное место, ага. Это куда же?
— В сумку с туалетными принадлежностями. Когда я вернулся в номер, то сразу пошел в ванную и спрятал кассету.
— Рядом с зубной щеткой, если быть точным.
— Верно.
Снова пауза. Показалась ли она им такой же долгой? Перри подозревал, что нет.
— Почему? — наконец спросил Гектор.
— Что — «почему»?
— Почему именно в туалетные принадлежности?
— Подумал, что там удобнее всего.
— Чтобы пройти таможню в Гатвике?
— Да.
— Вы решили, что именно туда и полагается прятать кассеты?
— Я подумал, что… — Перри пожал плечами.
— Что там она затеряется и не привлечет внимания?
— Наверное.
— Гейл знала?
— Что? Конечно нет. Нет.
— Я так и думал. Запись сделана на русском или на английском?
— Господи, да откуда мне знать? Я же ее не слушал.
— Дима не говорил вам, на каком она языке?
— Его комментарии я пересказал вам дословно. Ваше здоровье.
Он допил свой слабенький виски и со стуком поставил стакан на стол, прозрачно намекая на окончание беседы. Но Гектор никуда не торопился. Скорее, наоборот. Он перевернул страницу. Потом пролистал вперед.
— Так все-таки — зачем? — настойчиво поинтересовался он.
— Что — «зачем»?
— Зачем все это делать? Украдкой тащить сомнительную посылку от русского уголовника через британскую таможню. Почему бы не бросить кассету в Карибское море и не позабыть о случившемся?
— По-моему, ответ очевиден.
— Да — для меня. Но сомневаюсь, что он был столь же очевиден для вас. Почему вы за это взялись?
Перри задумался, но так и не смог ответить.
— Может быть, потому что кассета уже была у вас на руках? — намекнул Гектор. — Как говорят альпинисты — если перед тобой гора, надо на нее лезть.
— Говорят, да.
— На самом деле — чушь собачья. Альпинисты лезут на гору, потому что именно за этим они и пришли. Гора ни в чем не виновата. Виноваты люди. Согласны?
— Может быть.
— Люди стремятся на вершину. А горе плевать на них сто раз.
— Пожалуй, но… — Перри натянуто усмехнулся.
— Дима как-то оговаривал ваше личное участие в переговорах, если они и впрямь наметятся? — спросил Гектор после бесконечной паузы.
— До некоторой степени.
— До какой?
— Он хотел, чтобы я там присутствовал.
— Зачем?
— Я должен проследить, чтобы играли честно.
— Кто играл честно?!
— Боюсь, что вы, — неохотно сказал Перри. — Дима хочет, чтобы я заставил вас сдержать слово. Он изрядно недолюбливает аппаратчиков, как вы, вероятно, заметили. Он готов восхищаться вами, потому что вы — английские джентльмены, но он вам не доверяет, потому что вы — представители властей.
— Вы с ним согласны? — Гектор посмотрел на Перри своими огромными серыми глазами. — Тоже считаете нас аппаратчиками?
— Наверное.
Гектор повернулся к Люку, который по-прежнему сидел рядом:
— Старина, по-моему, у тебя назначена встреча. Не смеем тебя задерживать.
— Конечно, — сказал тот и, коротко улыбнувшись Перри на прощание, послушно покинул комнату.
Виски был шотландский, с острова Скай. Гектор плеснул понемножку в два стакана и предложил Перри самому долить себе воды.
— Итак. Настало время трудных вопросов. Готовы?
А у него был выбор?
— Мы обнаружили некоторое противоречие. Гигантских размеров.
— Понятия не имею…
— Зато я имею. Вы кое о чем умолчали в своем замечательном сочинении и старательно опускали этот момент в устном пересказе, безукоризненном в других отношениях. Сами скажете — или предоставите мне?
Перри, явно смущенный, пожал плечами:
— Давайте вы.
— Охотно. В обоих случаях вы не упомянули о главном условии своего договора с Димой, хотя об этом идет речь на кассете, которую вы столь хитроумно протащили через гатвикскую таможню в сумке с туалетными принадлежностями. Дима настаивает — и отнюдь не вскользь, как вы утверждаете, а категорически, — чтобы вы, Перри, присутствовали на всех переговорах и чтобы означенные переговоры велись по-английски ради вашего удобства. Настаивает на этом и Тамара, что, подозреваю, еще важнее, хоть со стороны и не скажешь. Дима, случайно, не упомянул о таком условии в процессе своей хаотичной исповеди?
— Упомянул.
— Но вы сочли нужным о нем умолчать.
— Да.
— Уж не потому ли, что Дима и Тамара настаивают на участии не только «профессора Мейкписа», но и некоей леди, которую они почтительно называют «мадам Гейл Перкинс»?
— Нет, — твердо сказал Перри.
— Нет? Что — «нет»? Вы отрицаете, что единолично приняли решение обойти этот пункт в своих письменных и устных показаниях?
Слова Перри прозвучали столь энергично и четко, что стало ясно: он отрепетировал их заранее. Однако прежде чем ответить, он закрыл глаза. Чтобы посовещаться с внутренним голосом?..
— Я это сделаю ради Димы. Даже ради вас. Но только один — или все отменяется.
