Открытое рядом с Томми окно вытягивало наружу тяжелый запах мокрой одежды, овощной солянки, жареного мяса и острого соуса, а с улицы шел поток воздуха, пропитанного парами свежего асфальта, бензина и автомобильных шин. У стойки бара стояла толпа клиентов поневоле, которые пришли сюда ради крыши над головой, дети шалили, матери успокаивали их, а их раздосадованные мужья пересчитывали наличность. Из музыкального автомата неслись звуки морских вальсов. Автостоянка была заполнена автомобилями всех марок. Кафе также было заполнено весьма разношерстной публикой: одинокие люди, семейные пары, многочисленные и не очень, семейства, компании.
Потягивая пиво, он развлекался тем, что пытался угадать, кому из посетителей принадлежит тот или иной автомобиль на стоянке. Одних владельцев можно было угадать без труда, других — сложнее. Вот эта семья явно владеет «Вольво», та девушка явно ездит в «Фольксвагене», пожилая пара — владельцы «Мазды», супруги-романтики с четырьмя детьми в желтых плащах — явно из желтого «Ситроена», а эти двое путешествуют на дальние расстояния в дизельном «Мерседесе».
Это было так интересно — отгадывать. Он так легко узнавал, кто к какой категории относится наверное потому, что сам был вне всех этих категорий. Хотя это его слегка повергло в уныние. Он взглянул на свой собственный забрызганный грязью автомобиль, который он поставил неподалеку от вишневого дерева, вероятно, для того, чтобы вернуть себе хоть каплю хорошего настроения. Да, вот он, его красный пятилетний «Мустанг», слегка уже изношенный, но пока еще приличный, не какая-нибудь там развалина, но и не шикарный автомобиль, тачка вполне нормальная. Но к какой же категории отнести его самого, ее владельца? В какую графу он попадает в соответствии с его собственным автосоциологическим тестом? Возможно, на такой машине может разъезжать, например, моряк, изо всех сил стремящийся произвести впечатление, или пошловатый и наглый предприниматель. А, может быть, просто юный выскочка, жаждущий разорвать социальные границы, не осознавая этого. Однако надо признать, что марка автомобиля в течение долгого времени характеризовала различные классы и социальные группы; теперь же она эту функцию утратила. По ней можно только приблизительно догадываться, кто есть кто, она служит зеркалом амбиций владельца, его честолюбия, а не определенного, подлинного статуса. Ведь так? Ну и кого, собственно говоря, можно строить из себя с таким автомобилем? На кого он сможет произвести впечатление? Какие социальные границы сможет пересечь? Откуда он явился и куда стремится? Ниоткуда и никуда. Находясь же там, где был раньше, он увязал все глубже и глубже. Впрочем, свое положение он представлял себе довольно ясно. Что касалось путешествия, все не так уж скверно. Прыжок в неизвестное, чтобы, так сказать, ближе познать родную, норвежскую действительность. Вместе с настоящей норвежской девушкой. А сейчас он сидит и страдает в этом переполненном придорожном кафе, битком набитом куртками от дождя, рюкзаками, сумочками, надувными матрасами, пластмассовыми ведрами, удочками, транзисторами, пластиковыми сумками, пирожками с мясом, тушеной капустой, чашками кофе, бутылками лимонада, бумажными салфетками, грязными тарелками. А он сидит и не может оторвать задницу от стула.
Он вновь взглянул на автостоянку. Уж не поставить ли ему в жизни ставку на судьбу коммивояжера, как этот парень в помятом костюме, приехавший в тяжело нагруженном «Ситроене»? А, может, хорошо быть таким, как этот бизнесмен в «БМВ»? Или типичным обитателем виллы младшим офицером со своим внушительным «Вольво»? Или пенсионером на практичной «Ладе»? Школьным учителем на небольшом надежном «Пежо». Или фабричным рабочим на подержанной? О, Господи, как тут во всем разобраться, где тут логика? Он тупо уставился на дождь и снова подумал о Биггсе, который загорал сейчас где-нибудь в окрестностях Сиднея. Перед ним, наверное, стоит бутылка белого сухого вина из походного холодильника и серебряный поднос с тихоокеанскими креветками: такими огромными, как раки… Нужна какая-то посторонняя сила, детонатор, которая выбросила бы его из этого привычного теперешнего круговорота жизни — на какое-то приличное расстояние… подальше от всего этого!
— А вот и я!
Наконец-то она пришла.
— Ужасная очередь в туалет.
Этим она попыталась объяснить свое долгое отсутствие — целых полчаса она приводила себя в порядок и почти безуспешно.
— Ты представляешь — висит объявление! Сегодня вечером в Странде будут танцы на пристани.
— Танцы на пристани?
Он чуть не задохнулся от смеха.
— В такую погоду?
— Там написано, что в случае плохой погоды, танцы переносятся в отель «Вик», написано в клуб «Сун Тан». Обычная музыка и местная группа «Лос Маскитос». Здорово, правда? Мы проезжали мимо отеля «Вик», по-моему, он производит хорошее впечатление. Мы с тобой нигде не были. Мне так хочется пойти!
Особого желания идти на танцы на набережной в клуб «Сун Тан» у него не было, но еще меньше желания было возвращаться в палатку посреди болота. Поэтому он пожал плечами и согласился. Она пила свой кофе, и, судя по всему, явно была в хорошем настроении, ведь они спрятались от дождя и, насколько это возможно, она сохранила свою прическу. Она продолжала то и дело поправлять волосы, поглядывая в зеркало.
— Ты знаешь что он сказал?
— Кто он?
— Да этот тип на почте, он довольно милый. Когда я сказала, что, собственно говоря, работаю в той же системе, он смерил меня взглядом и заявил: «Такие, как ты, не служат в банках или почтовых ведомствах. Такие, как ты, бывают кинозвездами, фотомоделями или похитительницами бриллиантов». Он, правда, все же выдал мне деньги. Она рассмеялась, очень довольная собой. — Сказать такое. Ну и чудило этот толстяк.
— Ну, что ж, сохрани с ним контакт, — произнес Томми задумчиво. — Возможно, он нам еще пригодится.
— Каким это образом? — спросила она.
— Ладно, давай поедем в отель. Здесь мне все осточертело.
Когда они шли, публика с интересом провожала взглядами его лицо в ссадинах и ее ярко-светлые, в кудряшках, волосы.
КЛУБ «СУН ТАН»
22.
Был субботний полдень, десять минут третьего, именно в это время почтмейстер Отто Хагебекк погрузился в свое любимое, да, собственно говоря, единственное, кресло, которое ему досталось после развода, держа в руках первую высокую бутылку пива, на губах его играла улыбка: он находился в предвкушении уик-энда — полная свобода до понедельника, холодильник заполнен прекрасными высокими бутылками с пивом, а вечером в отеле «Вик» ожидаются танцы, если, правда, он решится туда пойти, когда подойдет время. Кроме того, его грело воспоминание — сегодня в его жизни произошло событие. Не так уж плохо для такой дыры, как Странд, хотя бы и во время курортного сезона.
Как обычно, в течение восьми минут он успел запереть на замок железную решетку, входную дверь, опустить жалюзи, бросив прощальный взгляд на вывеску «Сильвстога. Мойка автомашин», взять коробочку с деньгами, марки, аккредитивы, денежные уведомления, ценные письма, сложить все это в сейф, запереть его и повернуть ручку в дверце, оглядеть напоследок помещение, надеть чехол на микрокалькулятор (если оказывалось, что он не сделал этого раньше), проверить стопки писем, которые должны быть отправлены в воскресенье, подготовить мешки для отправки почты, если Эдвардсен забыл это сделать (он всегда проверял это сам), подвинуть на место стул… Это была его обычная работа: каждый день он с безупречной точностью проделывал одно и то же, причем делал все это так, как будто от этого зависела сама его жизнь, и, наверное, в этом был свой резон, и «Ему» нравилась подобная тщательность в завершении рабочего дня. Это успокаивало нервы. Это придавало смысл его существованию. Ведь надо же было ему иметь хоть какую-то стабильность, на что-то опереться в жизни с тех пор, как Соня уехала от него. Здесь полностью распоряжался он. Здесь все было под его началом. Здесь он был полностью независим и абсолютно незаменим.
