– Прекраснейшая, великолепнейшая! Уж не собираешься ли ты довести меня до сумасшествия? Я не остановлюсь, даже если сам Иблис Проклятый, враг всего живого, ворвется в эти покои!
Она содрогалась, пламя желания бушевало в ней.
– Хасиб!
Он услышал ее мольбу и поднялся, чтобы перевернуть ее на спину. Ее прекрасные груди приподнимались и опадали в быстром ритме. Он опустил голову и коснулся губами груди, чтобы захватить в плен ее дерзкий сосок. Он стал ласкать его языком круговыми движениями, пока она не застонала низким голосом, который одновременно выражал и наслаждение и разочарование. Он поднял голову и припал к другому соску, в то время как его рука мяла грудь, которую он только что оставил.
«Он, должно быть, собирается свести меня с ума», – думала Анаис. Вытянув руку, она схватила его за густые волосы и оттянула от своей груди.
– Поцелуй меня! – яростно потребовала она. На мгновение он тихонько засмеялся, а потом его губы неистово набросились на ее губы, и его язык заполнил ее рот, искусно ведя бой с ее языком, который не хотел подчиняться и боролся с неменьшей ловкостью, вливая в его жаркие чресла быстрый жидкий огонь.
Она с озорством укусила его, и он нежно побранил ее. Она засмеялась и, подавшись ему навстречу, прошептала:
– Давай, мой дорогой! Давай!
– Нет! – ответил он.
Может быть, она даже сама царица, но пока она лежит в его объятиях, господином останется он!
– Не сейчас, любимая! Ты слишком нетерпелива.
– Да, и сейчас же!
Она приподнялась вверх, навстречу ему.
– О нет! Есть еще другие удовольствия, которые следует смаковать, моя красавица!
Прежде чем она успела остановить его, он сдвинулся вниз и просунул голову между ее бедрами. Его пальцы раздвинули в стороны податливую плоть, и его губы нашли бутон ее женственности.
Анаис начала задыхаться от наслаждения. О, это было истинное волшебство, настоящая магия! Магия, дарующая невиданное блаженство!
Эти прикосновения доводили ее едва ли не до обморока. Поняв, что она теряет рассудок, Хасиб остановился и снова накрыл ее своим телом, шепча нежные слова и глубоко погружаясь в ее пылающую плоть, чтобы утешить и ободрить. Ее руки обвились вокруг его шеи, и она крепко прижалась к нему. Грудью она ощущала волоски, которыми была покрыта его грудь.
Вместе они нашли ритм и стали подниматься к самой сияющей вершине страсти. Они поднимались все выше и выше и наконец обрели рай, который был гораздо слаще рая богов. Они слились в этом невероятном взрыве мгновенного бессмертия, прежде чем снова спуститься в мир людей. Когда они много позже проснулись в объятиях друг друга, ни один из них не помнил о возвращении.
Анаис, разум которой внезапно прояснился, слышала удары его сердца.
– Ты уже проснулся? – нежно прошептала она.
– Нет, это невозможно, потому что если я проснулся, значит, я в раю, – ответил он.
Макама двадцать третья
– Но все же, почему ты избрала меня, Анаис? – вновь спросил Хасиб, когда к нему вернулись силы. О, столь утонченных ласк он не дарил и столь прекрасными ласками не наслаждался уже давно.
– Я же тебе ответила, глупенький, – проворковала Анаис, играя волосками на груди Хасиба. – Потому, что ты сам меня позвал.
– Я? – переспросил юноша. Внезапно весь хмель страсти испарился, а разум вновь стал холодным и оценивающим. Таким, как желал бы его уважаемый, но такой далекий учитель.
– Ну конечно, ты сам… Твои слова там, на представлении…
– Слова, почтеннейшая? Это древнее и страшное заклинание, ведомое лишь избранным магам.
– Дурачок, – усмехнулась Анаис. Одним бесконечно сильным и гибким движением она встала и в изумительной красоте и совершенстве своей наготы подошла к пылающему очагу. – Никакие это не древние заклинания. Это слова змеиного языка.
Хасиб в испуге выпрямился. «Аллах великий… Слова змеиного языка… Так вот что хотел, но не успел сказать мне учитель!» Однако у него достало сил переспросить красавицу:
– Змеиного?
– Конечно, и значат они вот что: «Я тот, кто тебе нужен! Приди же, я жду!»
– О Аллах всесильный и всемилостивый! – Более ни на что не хватило сил у Хасиба.
– И потому я, услышав их, сразу призвала тебя, Хасиб. И, как видишь, оказалась права.
– Но кто же ты, о прекраснейшая? Кто ты и почему сразу узнала слова языка, о котором не ведаю ничего я сам.
– Я Анаис, Царица змей!
О, в целом мире не нашлось бы слов, чтобы описать испуг и изумление Хасиба. Перед ним у огня стояла та, что некогда едва не убила его учителя, та, что управляла сотнями и тысячами своих омерзительно-прекрасных подданных… И в этот миг юноша от всего сердца возблагодарил самого Аллаха всесильного и всемилостивого за то, что он удержал его болтливый язык и не позволил упомянуть о почтенном Саддаме и уроках, которые длились почти десяток лет.
«Как же она прекрасна, Аллах великий! И как ужасны ее деяния! Но как же мне скрыть, что я знаю о ней более, чем показываю?»
Хасиб в немом восхищении любовался Анаис и страшился ее. Она же как ни в чем не бывало опустилась на колени перед столиком, налила янтарную жидкость в два высоких бокала из светло-синего стекла и подала один юноше.
– Пей, мой друг. Это фалернское вино. Рецепт его удивительно древен, но прекраснее вина не рождала виноградная лоза.
– Боюсь, что все же сейчас вызову твой гнев, о моя сладкая греза. Ибо я приверженец Аллаха всесильного и потому не приемлю даров виноградной лозы.
Анаис усмехнулась и налила из другого кувшина более темную жидкость в широкую пиалу.
– Тогда прими это. Сок персика, надеюсь, приемлют и приверженцы твоей религии.
Видя, что Хасиб замялся, девушка проговорила:
– Не бойся, мне нет нужды подавать в бокале отраву своим возлюбленным. Тем более таким, которых избрала сама.
Теперь настал черед Хасиба улыбаться, пусть и чуть трясущимися губами. Но показать, что ему страшно, он не мог и не хотел.
– Ну что ты, прекраснейшая, я нисколько не боюсь. Скажу тебе больше – принять яд из твоих рук было бы для меня и честью и наградой…
– Да ты смельчак, юный мой Хасиб. Никогда еще я не встречала юношу, который, услышав, кто же я на самом деле, не бежит от меня с ужасным криком, не пытается укрыться от преследования моих подданных…
– Должно быть, я бы сбежал от тебя, великолепная, если бы знал, что это возможно сделать… Или что это стóит делать. Разум подсказывает мне, что глупому невежественному человечку не укрыться от преследования твоих подданных, а чувства говорят мне, что сбегать от такой женщины – поистине деяние, по глупости и бессмысленности равносильное самоубийству.
