Растянув рты до ушей от удовольствия, что им позволили что-то сделать, братья похватали топоры и рьяно кинулись к оврагу. Я решил на первый раз проследить. Игриво толкая друг друга в бока, они подбежали к березам и в два топора стали подрубать у корней. Я не мог оторвать глаз от этого цирка. Меньше чем за полчаса эти мастодонты своротили три березы, обрубили ветки и стали распиливать и колоть на дрова. Причем делали они это с таким энтузиазмом и рвением, что находиться рядом было небезопасно. В то время пока Мартын пилил ствол на поленья, Наум обламывал ветки. Нет, не срубал, как положено – топором, а именно обламывал. Он шел вдоль поваленного ствола и срывал толстенные сучья, словно листочки с веточки. Какие плохо поддавались, он переламывал, подставляя колено. По сумме вложенной энергии братья с легкостью могли бы заменить бульдозер. К обеду угольная яма была забросана наломанными кусками березы. Назвать это дровами у меня не поворачивался язык. Мартын использовал топор как вспомогательный инструмент. Он брал косо отпиленную чушку, с размаху надрубал топором, а потом просовывал толстые пальцы в щель трещины и просто разрывал полено на две половинки.
Уже через неделю я понял, что ребята хоть и туповаты, но необычайно сильны и подвижны. Конечно, в небольшой деревне с их бьющей через край энергией было тесно. А здесь им хватало работы с раннего утра до поздней ночи. Занятые тяжелой физической работой, они умудрялись находить силы и для своих детских шалостей. Для них просто требовалось найти посильную их умственному развитию задачу и тщательно объяснить или показать, как выполнить то или иное поручение. По своим внешним характеристикам близнецы очень напоминали киборгов, изготовленных по одному клише. Какая-то сверхчеловеческая сила и опять же нечеловеческая логика. Мартын – тот был немного сообразительней, вдумчивей, Наум же сходу хватался за все без разбора, но результат почти всегда был плачевный. Моя попытка приспособить обоих в молотобойцы оказалась совершенно провальной. Оба брата так рьяно колотили по наковальне, что я иногда даже отскакивал, опасаясь, что тяжеленная кувалда угодит мне по черепу. Вот ведь подсунули сельчане помощников, сильных, как медведей, но с интеллектом трехлетних детей. Когда эти двое в свободное время или в перерыве какого-либо дела вдруг начинали резвиться, я опасливо отходил в сторону. Как-то Наум отвесил подзатыльник Мартыну – так, без злобы, – на что Мартын сильно обиделся и решил дать сдачи братишке, но не кулаком, а чем-то потяжелей. Единственное, что попалось под руку – это толстенная жердь, вкопанная возле ограды. С первой попытки вырвать ее из земли у Мартына не получилось, поэтому он просто шарахнул по ней, и та треснула у основания. Наум с интересом наблюдал за действиями брата, но сбежать или спрятаться даже не пытался. В конечном счете, Мартын огрел Наума по плечу этим полутораметровым дрыном в отместку за подзатыльник, и они оба сцепились, как игривые котята, повалившись на землю.
– Ну хватит вам! – выкрикнул я, вставая у них за спиной. – Как дети малые!
Мартын посмотрел на меня из-под коленки Наума, тем временем вдавливая голову брата в изрядно разворошенный муравейник. Я даже засмеялся, глядя на их рожи. Казалось, что оба сейчас вскочат и как в сказке спросят: «Что, новый хозяин, надо?».
– Вашей бы силе да ума! Олухи! Заняться больше нечем, как лупить друг друга!
– Несправедливо это, мастер, – загундел Мартын, вставая и почесывая бок. – Не заслужил я затрещины, а Наум нарочно, за так…
– Вы – оба из ларца, одинаковы с лица! Фома да Ерема! Ведра взяли, и чтоб через час полные бочки воды были! Да лестницу к реке поправьте, ходить уже опасно!
Какой час, какие ведра! Ушлые ребята выкатили из домов и бани все бочки и поволокли к реке. От берега несли уже полные, умудряясь при ходьбе отвешивать пинки друг другу. Приструнить братьев было непросто, но с такими клоунами было весело, да и впадать в хандру было некогда. Испортить что-то я им не позволял, просто не давал сложных и ответственных поручений. Но зато избавился от тяжелой и однообразной физической работы. Мартыну очень понравился мой тяжелый арбалет, и он всякое свободное время использовал, спросив разрешения, для того, чтобы упражняться в стрельбе. Наум все больше присматривался к мастерской, с интересом наблюдал за работой: за тем, как меняется железо по мере обработки, как из горстки обломков, бесформенных кусков разномастной крицы рождаются такие знакомые и простые вещи. Чтобы не сидел без дела и хоть чуточку приобщался к мастерству, я позволил Науму качать меха. Как и все, за что брались братья, он делал это с энтузиазмом, каким-то совершенно неудержимым рвением. Через два дня меха пришлось основательно переделывать: Наум их порвал.
В чем братья были хороши, так это в единоборствах: стоило мне показать им несколько несложных приемов из боевого самбо, как они принялись кидать друг друга с таким азартом, что скоро мне пришлось вспоминать более сложные приемы и даже целые связки, чтобы занять их надолго. Я все больше убеждался в том, что это прирожденные воины, и вся их бурлящая и бьющая через край энергия растрачивалась по пустякам до того момента, когда я дал им в руки оружие и преподал азы единоборств. Конечно, я продолжал обучать их работе в кузне и строго спрашивал за огрехи в ведении домашнего хозяйства, но главное в их жизни определилось – это постоянное постижение воинского ремесла. Они уже лихо рубились на мечах, которые сами же потом и ремонтировали. Плели искусные кружева кончиками пик, выискивая слабые места в защите друг друга. Мы все чаще устраивали настоящие побоища: то каждый за себя, то двое на одного. Разрешались любые приемы защиты и нападения. Главное условие – не калечить. Мелкие ссадины и порезы прощались.
Никогда не мог себе представить, что жизнь в лесу может быть наполнена новостями, событиями, непривычной для горожанина активностью. Я-то всегда считал, что лес – это тихое, спокойное место, где все течет неспешно, размеренно. В сравнении с городской жизнью так оно и было, но теперь я не горожанин, и мне приходится довольствоваться новостями о тех событиях, что происходят в моем окружении. Неподалеку от Железенки устроила себе лежбище семейка волков, в дубовую рощицу на излучине реки пожаловал медведь. Крестьяне из соседнего хутора устроили травлю кабаньего выводка, да так громко, что даже возле моей мастерской слышно было. Те же крестьяне дней пять отвоевывали у леса пахотные земли, рубили деревья, жгли подлесок. Такое впечатление, что всю зиму они действительно, как медведи, отсыпались по берлогам, и только весной выбрались в лес. Теперь эти места не казались такими дикими. В лесу, что ни день, так шум и возня, по реке то и дело снуют лодки с рыбаками да торговцами. Благо что мой хутор пока обходят стороной, но через какое-то время привыкнут и повадятся захаживать, когда по делу, а когда и просто так.
По моим подсчетам и собственным ощущениям, было воскресенье, теплый майский день. Я сидел на крыльце дома и вытачивал приклад для очередного арбалета. С зимы я значительно улучшил конструкцию, и теперь первый прототип уже не казался таким изящным, как прежде. Новые десять арбалетов были сделаны намного тщательней, и сталь для перьев я подобрал очень качественную, упругую.
Мартын как раз закончил выгребать уголь из ямы и, встав у мостка через ручей, прислушался. Отставил тачку в сторону, прошел в кузницу и тут же вышел с тяжелой кувалдой в руках.
