– Увы, матушка, это всего лишь красивая легенда! Ваша царевна совсем не затворница. Мой язык отказывается назвать ее тем словом, которого она достойна на самом деле.
– Правда? – на лице Фатимы отразился живейший интерес.
Она, слава Аллаху, конечно, не была сплетницей. Но ведь подробности жизни царской семьи не могут оставить равнодушной ни одну женщину!
– Увы, это правда! Говорят, царевна познала уже множество мужчин…
– О Аллах, спаси и помилуй нас, грешных! Множество мужчин? Да как же так?
– Да, матушка. Я слышала, будто она любит переодеваться в иноземные платья и вместе со служанкой на закате выскальзывать из дворца.
– В виде иноземки? Неужели она решается странствовать по городу с одной лишь служанкой?
– Да, решается. И более того, она не прячет лица, ведет себя смело, называясь дочерью купца из далекой страны. И, да простит почтенная Фатима мне эти слова, она даже осмеливалась появиться на багдадском базаре. Там ее и увидел твой сын. Он влюбился без памяти с первого мгновения и теперь мечтает стать мужем этой ветреной царевны!
– Ах она… – но справедливые слова застряли в горле у Фатимы. Она ведь никогда не позволяла себе браниться…
– Увы, матушка, именно так и обстоит дело. Аладдин влюблен в ветреную и своенравную царевну. А она… Она, жестокосердная, играет с ним, как играла раньше с другими мужчинами.
– Но почему так печально твое лицо, Хусни? – Фатима бросила на джиннию проницательный взгляд.
– Оно так печально потому, что Аладдин влюблен в жестокую дрянную девчонку, а я… я влюблена в Аладдина.
И только произнеся эти слова, Хусни поняла, что же мучило ее все это время. Просто она влюбилась! Наконец – о счастье! – она смогла признаться сама себе, что и в ее волшебном сердце появилось светлое и сладкое чувство. Пусть эта любовь никогда не станет взаимной, но она подарила Хусни великолепное ощущение жизни. С этого мига джинния более не была узницей лампы и рабыней любого, кто возьмет в руки светильник. Теперь она была лишь волшебным духом, прячущимся за медными стенками от злого колдуна. Все обстояло именно так, как рассказала она добрейшей Фатиме.
– Моя девочка… Бедняжка… Что же теперь будет?
– Я пообещала юному Аладдину, что приведу Будур к нему. Более того, я поклялась, что не пожалею для этого сил. А слово джиннов нерушимо.
– Ах, доченька, как было бы замечательно, если бы ты стала невестой моего Аладдина. Или, о Аллах милосердный, прости мне такую смелую мечту, у нашей несравненной царевны была бы твоя душа.
Лицо Фатимы было озабоченным. Джинния подумала, что в мечтаниях доброй Фатимы нет ничего несбыточного. Ведь если Инсар-маг соединится с Будур, то…
И в душе Хусни вновь возникло воспоминание о той страшной ночи, когда видела она Иблиса Проклятого. Именно тогда, когда отец спас ее от великого мага, Черного Магрибинца, произнесла Хусни страшные слова, прокляв своего мужа.
Словно только что произнесенное, услышала она в своем сердце то давнее проклятие: «Да будет твоя цель бесконечно близка, но одновременно и бесконечно далека, да сбудутся твои мечты, но на один лишь миг!» Но не только это проклятие тяготело теперь над Магрибинцем, ибо пожелала еще одного Хусни, не произнеся вслух самого страшного своего желания. «Да не возляжешь ты более ни с одной женщиной. Ибо в миг соединения всегда будет появляться двойник твоей возлюбленной, мечтающий лишь об одном – о твоей скорейшей смерти!» Снова и снова повторяла Хусни сейчас про себя эти слова, всем сердцем чувствуя, что и они, невысказанные, тоже стали проклятием для мага Инсара, Черного Магрибинца, самого страшного из колдунов, какие рождались когда-либо в подлунном мире.
Макама восемнадцатая
– Спасибо, матушка, за добрые твои слова, – Хусни поклонилась Фатиме.
– Ах, дочка, это же просто мечта.
– Добрейшая Фатима, мечты иногда сбываются. И потом, ты все-таки беседуешь с джиннией. Я, конечно, не всесильна, но кое-что могу…
– Конечно, девочка.
Но было видно, что мысли матери Аладдина где-то очень далеко. Быть может, даже в тех далеких днях, когда сама она была невестой. А быть может, вспоминала тот день, когда впервые увидела свою свекровь, и как впервые назвала ее матушкой. Джинния не решилась заглядывать в мысли доброй Фатимы, боясь узнать нечто такое, что помешало бы ей и дальше ощущать лишь доброту и заботу почтенной матери Аладдина.
– Простит ли меня добрая матушка, если я ненадолго оставлю ее?
– Ты мне подарила много радостных минут, малышка Хусни. Теперь я стану вспоминать, о чем мы беседовали. И буду рада видеть тебя в любой день и час.
Вновь джинния превратилась в светлую дымную ленту и растаяла в ночном небе. Фатима осторожно подняла с плит двора светильник и поставила его в нишу в стене. «Здесь тебе самое место, почтенная медная лампа!» – подумала она, уже забыв, как призывала Аллаха, впервые увидев ее необыкновенную обитательницу.
«О великий Судейман-ибн-Дауд, да будет благословенно имя твое за те умения, которые ты даровал джиннам и джинниям!» – подумала Хусни, в мгновения ока преодолев расстояние, отделявшее дом мастера Салаха от дворцовых покоев.
Светлой дымной лентой втянулась джинния в узкое высокое окно башни, мимоходом задела колокольчики у двери в покои самого халифа Хазима, неслышно проскользнула через помещение, в котором заседал диван. Успела удивиться тому усердию, с каким писцы скрипели перьями. Один коридор, другой… «Где же покои Будур?» Но вместо царевны увидела она Магрибинца, который, глубоко задумавшись, шел ей навстречу. «Да благословит меня великий Сулейман-ибн-Дауд!» – в очередной раз мысленно произнесла Хусни, поднимаясь к высокому узорчатому потолку. Только там она могла не бояться, что попадется Магрибинцу на глаза. Так оно и случилось… Инсар-маг, по-прежнему погруженный в раздумья, удалился… Только когда он скрылся за поворотом коридора, Хусни решилась спуститься вниз и превратиться в девушку. Легкий наряд, такой, как у прочих служанок царевны, должен был сделать непрошеную гостью дворца неотличимой от всех прочих. «Но как мне найти ее, своенравную принцессу? Как убедить хотя бы выслушать меня? Какие найти слова, чтобы рассказать о любви Аладдина, да хранят его все джинны и маги мира?»
Хусни еще не знала ответа на эти вопросы. Надеялась лишь на свое любящее сердце, которое в нужный момент сможет подсказать те самые слова, что западут в душу Будур. «Но, да простит меня Аллах, что бережет покой и счастье правоверных, ведь я могу ее просто украсть!» Джинния еще подумала, что неплохо было бы и в самом деле поместить на место души царевны свою собственную душу, но тут ее внимание привлекли голоса, что звучали из-за богато вышитой занавески.
– О красавица, как же ты здесь оказалась?
– Мудрец Икрам, – промурлыкал женский голосок, – не пристало тебе задавать такие вопросы…
