Миг – и перед двойником Будур появился двойник той самой белокурой служанки, что спешила в покои царевны на зов колокольчика.
– Пойдем, красавица, я покажу тебе дорогу, – нежно проговорила джинния – а это была она, – взяв за руку двойника царевны.
Почти неслышно две пары башмачков отсчитывали шаги по драгоценным полам дворца. Джинния вполголоса говорила что-то двойнику царевны. Девушка отвечала, словно опоенная настоем опийного мака.
«Ничего, красавица, скоро мы будем далеко отсюда. И, да поможет мне Аллах великий, что дарит свою благодать правоверным, я сдержу обещания, данные своему молодому господину. А если мне поможет еще и повелитель всех магов, Сулейман-ибн-Дауд, мир с ними обоими, я смогу выполнить и желание доброй матушки моего господина… Быть может, я смогу стать душой этого бездушного существа… Пусть Аладдин любит царевну, но на самом-то деле он любит лишь ее облик. А душу… Душа будет моя – вернее, я сама стану царевной… Но пока мне надо придумать, как вывести двойника за ворота…»
Джинния стала прикидывать, как объять девушку пеленой невидимости, но трубные звуки за окнами отвлекли ее от размышлений. Ревели зурны, били барабаны, кричали глашатаи.
– О Сулейман-ибн-Дауд, как беспокойны эти смертные! – пробурчала джинния. – Не дают даже спокойно подумать! И о чем так кричат глашатаи? Что еще за беда напала на этот странный город, где царевны гуляют по улицам, словно девки из веселого квартала, а колдуны невиданной силы вынуждены искать мальчишку, чтобы поднять с пола пещеры камень?
Меж тем ворота дворца распахнулись, и крики глашатаев начали растекаться по улицам города.
– Да хранит Аллах великий и милосердный покой великого города! Да возрадуются небеса! В этот благословенный вечер царевна Будур станет женой наследника магрибских баннеретов Инсара Магрибинца! Такова воля халифа Хазима Великого, да хранит его счастье на тысячи лет небесный свод!
И многоголосое эхо повторяло «станет женой… женой… хранит небесный свод… халифа Хазима…»
– Отлично, красавица… Вот в первые минуты праздника я и выведу тебя из дворца. А сейчас, думаю, тебе придется ненадолго стать… стать невидимкой… Хотя… Пожалуй, мы станем невидимыми обе… И посмотрим, как будет праздновать свою вторую женитьбу тот, кто мечтает о власти и силе, несоизмеримой с властью зятя халифа….
Макама девятнадцатая
Но куда же так торопился Инсар-маг? И почему был столь мрачен, несмотря на то что вот-вот должна была начаться пышная свадебная церемония?
Да, Магрибинец был великим магом… Да, быть может, он был самым великим из магов, что жили сейчас под прекрасным небом. Но и ему нужен был совет мудреца…
Одним словом, Инсар-маг спешил на тот постоялый двор, где остались его пожитки, где под узорным платком стояла на тяжелом обсидиановом блюде голова неспящего Алима… Туда, где только и мог найти ответ на свои вопросы маг и чародей.
Не успел Магрибинец сдернуть платок, как неспящий Алим насмешливо проговорил:
– Итак, маг, теперь ты стал женихом? И скоро станешь мужем?
– Да, мой неспящий друг, это так… Я скоро стану мужем царевны Будур, зятем великого халифа Хазима… Так я смогу сделать первый из последних шагов к венцу своей судьбы…
– Несчастный, ты принял решение, не задав мне, своему советчику, ни одного вопроса! А если это не шаг к венцу твоей судьбы? Если это первый из шагов к твоей смерти?
– О нет, мудрейший насмешник! В тебе говорит зависть! Теперь, когда у меня есть Камень Судьбы, когда передо мной распахнулись двери величайшего и, полагаю, самого могущественного из дворцов мира, я могу достичь цели, о которой столько лет лишь грезил, которую видел в самых смелых снах!
– Не стану спорить с тобой, маг…
– Не спорь. Ибо я знаю, что прав.
– Скажи мне, Инсар, неужели ты забыл мои слова о старой медной лампе, что осталась в руках у мальчишки? Почему ты не торопишься вновь войти в тихий двор дома мастера Салаха и забрать светильник?
– Я помню твои слова, Алим, но так и не понял, почему я должен во что бы то ни стало найти эту лампу и отобрать ее у сопляка Аладдина? Теперь, когда до всесилия и всевластия остались считанные шаги, зачем мне старая лампа? Что плохого может мне теперь сделать джинн, который, возможно, уже и не обитает за ее источенными патиной стенами?
– О повелитель всех магов, да смилуется над этим безмозглым Инсаром небо! Тебе, глупцу, разве не достаточно было моего слова?
– Да что же такого в этой медной рухляди?! Почему ты столько раз предупреждал, чтобы я не брал в руки старую лампу и не давал прикоснуться к ней никому, даже человеку Предзнаменования?
– Ничего особенного в этой лампе нет, кроме, пожалуй, одного… За ее старыми стенками обитает один из твоих немногих врагов, из тех, что еще живы!
– Мой враг? Кто же? Кто тот несчастный, что на свою беду не покинул до сих пор свою бренную плоть?
– Ну-у, с плотью, увы, все в прошлом. И враг это более страшный, чем я мог предположить еще несколько лет назад. Это твоя жена, красавица Хусни!
– Хусни? – казалось, недоумению Магрибинца не было предела. – Да что плохого может мне сделать призрак дочери старого учителя?
– О Аллах, и этот маг имеет наглость называть себя великим! Не призрак там обитает, а джинния, в которую ты превратил свою жену в ту ночь, когда осмелился вызвать самого, да хранит меня Сулейман-ибн-Дауд, мир с ними обоими, Иблиса Проклятого!
– Да, теперь я вспомнил… Но разве может мне причинить вред моя бывшая жена, даже если она стала джиннией? Она же по-прежнему любит меня…
– Твое самодовольство беспредельно, несчастный… Она не любит тебя, не любит с той самой минуты, когда ты собрался променять ее жизнь на еще одну толику черной колдовской силы. Я, быть может, и зря говорю тебе это… Ведь ты, по обыкновению, пропустишь мои слова мимо ушей… Но знай, что в тот миг, когда лишилась Хусни тела земного, она наложила на тебя самые страшные проклятия, какие только могут отяготить жизнь мужчины-мага…
– Проклятия? Но как она вообще попала в старую медную лампу? Как оказалась в пещере Предзнаменования? И почему ты знаешь об этом, а я не знаю?
– Ты не знаешь об этом только потому, что никогда не хотел об этом знать. Мне известно это уже много лет, но ты никогда не спрашивал меня, куда делась Хусни в тот миг, когда в магическом круге воздвигся Иблис Проклятый.
– И куда же она делать? – в голосе Инсара-мага все явственней слышались нотки недоверия.
Не то чтобы он совсем не доверял неспящему Алиму… Скорее, ему удобно было не верить своему советнику, удобно было считать, что именно он, маг по прозвищу Черный Магрибинец, знает обо всем на свете и только в его власти истина.
Алим прекрасно это понял. И со вздохом, каким только и можно было выразить всю ненависть и презрение к своему поработителю, он проговорил:
