Перед сном мама зашла ко мне в комнату. Я уже лежал. Она присела ко мне на кровать и таинственным шёпотом спросила:
– Ванюшка, колись, откуда конфеты?
– Мам, – сказал я, – долго рассказывать. Не бойся, я их честно заработал.
– Каким таким трудом? – удивилась мама. – Ты что, пошёл вагоны разгружать?
– Почему вагоны? Я старушке одной сказки рассказываю.
– Сказки? – мама недоверчиво улыбнулась. – И с каких это пор у наших пенсионерок завелись английские шоколадные ассорти?
– Это не совсем обычная старушка, – хмыкнул я. – У неё сын банкир!
– Кто? – мама заволновалась. – Ты был у Соловьёва?
– А ты его знаешь? – удивился я.
– Кто же его не знает… – ответила мама. – Да и потом… Вань, ты… больше не ходи к ним.
– Почему, мам? – я сел в кровати. Мама явно что-то недоговаривала, но вдруг рассердилась и сказала как-то даже жёстко, на неё это совершенно не было похоже:
– Не надо больше к ним ходить! – и чуть мягче добавила: – Понял?
– Я обещал Толяну! – мне очень не хотелось спорить с мамой в день её рождения.
Но я ведь правда обещал ему помочь.
– А он-то здесь при чём? – мама очень разнервничалась, у неё лицо пошло пятнами.
Я и рассказал ей всё про Вику и Толяна, и что он хочет заполучить в союзники бабушку Соловья, чтоб она помогла им в их любви. Банкир её послушается.
Мама задумчиво постукивала пальцем по нижней губе, она всегда так делает, когда чем-то озабочена. Потом вздохнула, поцеловала меня в лоб и сказала:
– Добрый ты у меня, Ванюшка… Только… не связывайся с этой семьёй, а?
– Ну, мам, – сказал я, – что тут особенного? Рассказываю старушке русские народные сказки. Не волнуйся ты так. Всё будет хорошо!
– Ой, сыночек, не знаю… – мама обняла меня, мы посидели так минутку. Какая же она у меня тёплая и родная! Потом она укрыла меня, снова чмокнула, только теперь в нос, и сказала: – Спи, мой хороший, утро вечера мудренее.
Снова понедельник. В школу надо. Нельзя сказать, что я не люблю учиться, но, согласитесь, когда разверзаются хляби небесные, а ты знаешь, что придётся бежать под ливнем и никакой зонт не спасёт, то так хочется посидеть дома. Дождик я люблю, но не потоп же!
Пока я добрался до школы, промок до нитки. В ботинках у меня хлюпало, джинсы из синих стали тёмно-синими, только футболка худо-бедно осталась сухой.
– Ход ют и ходют, мочут и мочут! – ворчала баба Шура, вовсю орудуя шваброй.
Я прошмыгнул мимо неё и побежал в класс.
– Марш переодеваться! – скомандовала Гренадерша, когда увидела меня в таком виде.
– Во что? – не понял я.
– Как во что? У вас физкультура сегодня. Походишь в спортивном костюме!
– Какой костюм? – возмутился я. – Мы в трусах ещё бегаем!
– В спортивных? – спросила Гренадерша и сама же уточнила: – В них, родимых! Без разговоров! Или, может, ты хочешь получить двустороннее воспаление лёгких?!
Вечно она со своим двусторонним воспалением. Делать было нечего, я пошёл в класс переодеваться. Но, оказывается, та же участь постигла и остальных. Почти все были в спортивной форме, и Лена и Василиса в том числе. Я с облегчением вздохнул. Значит, не я один стал жертвой нашей заботливой Гренадерши. На спинках стульев сушилась мокрая одежда, и поэтому в классе стало как-то неуютно и сыро. Да и ароматы разносились такие, хоть нос затыкай. Для меня все эти запахи – сплошной кошмар!
А остальным, по-моему, было всё равно. Никто, кроме меня, ничего не чувствовал. А Лена, так та вообще сидела за своей партой и как ни в чём не бывало перебрасывала из ладони в ладонь теннисный мячик.
– Ты чего такой недовольный? – спросила Василиса. – Что-то случилось?
Ну что ей сказать? Про мой нежный нос, который может унюхать, чем завтракала бабочка позавчера?
– Да всё нормально, – буркнул я в ответ.
– Ну я же вижу, – настаивала на своём Василиса. – Что-то случилось!
И ведь не отстанет, пока не нагрублю.
– Под дождь попал! – произнёс я трагическим голосом. – Промок! Разве не видно? И жизнь показалась мне не сахаром и не мёдом!
Василиса не поверила. И вдруг кивнула, мол, знаю, в чём дело! Она с неприязнью уставилась на Елену Прекрасную. Надо же! Я и не думал, что она умеет так смотреть.
Я принюхался к Василисе. Чем же всё-таки от неё пахнет? Неуловимый такой букет… Вообще-то, я уже стал к нему привыкать и он не казался мне неприятным. Но я человек любопытный, мне всё интересно. Не успокоюсь, пока не пойму. В крайнем случае, можно ненавязчиво выведать. Разными наводящими вопросами.
Пока я придумывал ненавязчивый наводящий вопрос, одновременно пытаясь угадать запах, что было почти невозможно в таком ароматизированном классе, Василиса продолжала испепелять Ленку своим негодующим взглядом.
Ленка!.. Я ведь её никогда так не называл, даже про себя. Всегда – Леной или Еленой Прекрасной. Мне стало грустно.
Неужели Василиса думает, что у меня плохое настроение из-за Лены? Вполне вероятно. Ведь Лена пригрозила мне в субботу, что если я не принесу ей волшебное зеркальце, то…
Лена почувствовала взгляд Василисы и повернулась узнать, кто это её гипнотизирует. Они уставились друг на друга, и это было не очень забавно. Я выкинул из головы все мысли о запахах и насторожился. Как-то не очень хорошо они смотрели, к тому же встали.
Лена продолжала перебрасывать теннисный мяч из ладони в ладонь, но неожиданно выкрикнула:
– Лови! – и бросила мячик прямо в лицо своей сопернице.
Если бы теннисный мяч попал в Василису, она вряд ли отделалась бы синяком. Могло бы дойти и до разбитого носа. Но Василиса оказалась молодцом! Она успела подставить ладонь и поймала этот злополучный мяч. А потом так же резко бросила его обратно.
Вообще-то, Лена уже год занималась теннисом, но реакция её подвела. Мяч попал ей в ухо.
Ленка взбесилась. Она пошла на Василису. Тут подскочил Горбуньков. Он встал между девчонками, и вся Ленкина злость обрушилась на моего друга. Елена Прекрасная схватила с парты учебник и со всего маху опустила его на голову Горбунькова. Тот охнул и медленно повалился на парту. Наконец я вышел из оцепенения и тоже вскочил.
– Вы чего? С ума посходили?! – заорал я.
Лена уничтожила меня своим лазерным взглядом, повернулась и выбежала из класса. Василиса села за парту, спрятав лицо в ладонях.
И тут же в класс влетела Гренадерша.
– Так! В чём дело? Успокоились! Что было задано? Горохова, напомни!
– Размножение, – Горохова глупо хихикнула.
– Ничего смешного! – прогромыхала Ангелина Степановна. – Ты для того руку тянула, чтоб смеяться? Садись!
