Она привезла его к Ире. Был пасмурный и ветреный день. Собиралась гроза. Саша любила грозу, особенно её апофеоз – зигзаги молний во весь небосвод, гром, от которого небо, кажется, раскалывается пополам, дождь сумасшедшей силы, когда стоит на минуту выскочить на улицу – и всё мокрое: с волос стекает вода, в туфлях плещутся волны.
Именно такая гроза, кажется, и собиралась.
– Позвони и отмени поездку, – убеждала мама. – Ну глупо же – ни покататься, ни погулять не сможете. В конюшне будете сидеть.
Саша мотала головой и висела на подоконнике. Увидев машину («Она у меня такая голубовато-зелёная, как морская вода, сразу узнаешь»). Саша стремительно слетела по лестнице.
– Почему куртку не надела? – спросил Дмитрий, когда она села рядом с ним, и на мгновение накрыл её руку ладонью. Кивнул, что означало – я прав, замёрзла. Потянулся и достал с заднего сиденья куртку. Набросил её Саше на плечи. Она не стала спорить и, подтянув края куртки, запахнулась. Было такое чувство, будто Дмитрий её обнял.
В деревне пахло травой и ветром.
…Навсегда запомнят они этот день. Им заседлали Лимона и Дарьяла. Они выехали в поле. Над ними, в грозовом небе, распластав крылья, медленно парили орлы. Свет был каким-то призрачным, желтоватым – солнце временами пробивалось сквозь облака. И это ощущение молодости, силы и нереальности – будто дано им было и время перешагнуть.
Саша отвела назад руки, выгнулась, прикрыла глаза, словно впитывая ветер. И как-то грозно заржал конь.
– Я вернусь, я непременно вернусь сюда, – повторяла она.
– А я буду привозить к тебе своих мальчишек.
Она посмотрела на Дмитрия.
– Ребят из военно-спортивного клуба, пояснил он.
– Знаешь, – медленно сказала она, – здесь поблизости есть такое местечко, «Слобода» называется. Мы ездили. Что-то типа старинного городка над Волгой. Все, кто на экскурсию приезжает, в восторге. Там тоже мальчишки – в русских рубахах с поясами, в лаптях. Их наставник для развлечения приезжих устраивает бои. И я видела, как один мальчик ударил другого очень больно. Тот не мог скрыть слёз – ребёнок же. А наставник незаметно дал ему подзатыльник: кланяйся гостям, это же представление, тобой должны быть довольны. Я до сих пор не могу забыть его слёз и закушенной губы. Я сидела близко. Всё видела.
Дмитрий сдерживал улыбку – мол, мы не из таких. Позже она узнала, что мальчишки липнут к нему, как к старшему брату. И куда он их только не водил – и в пещеры, и в «Жигулёвскую кругосветку», и к Чёрному морю они ездили вместе. Возле него собирались такие ребята, до которых у родителей руки не доходили. И мальчишки считали родным Дмитрия.
22
На груди голубое платье было заткано блестящими стразами. Саша стояла перед зеркалом и пытливо смотрела на себя. Взрослая, совсем взрослая. Волосы уложены высоко – маленькой ростом Саше это идёт.
И туфельки на каблуках. Но главное не наряд. Взгляд стал взрослым – испытующим, с вызовом жизни. Ну давай, проверь меня на прочность. Я теперь тоже кое-что умею.
Тамара Михайловна волновалась. Казалось, она сейчас заплачет, как Лилечка. Но нет – её связь с классом была глубже, такая не порвётся. Ребята и после выпускного будут к ней приходить.
На площади стояли все классы, и Саша увидела мальчишек и девчонок из своей бывшей школы. Директор – мужиковатая женщина средних лет. Густые брови, короткая стрижка. «Они все для меня теперь совсем чужие, – подумала Саша. – И как я могла когда-то их бояться?»
Взлетели в воздух разноцветные шарики. Вальс, вальс. Саша прижалась к Захару, получилось – лицом к его груди, к рубашке прильнула. Он был без пиджака. Мать, конечно, не сподобилась на костюм сыну. Но так даже лучше: Саша ощущала его тепло. Это было прощание.
Под ёлкой стоял высокий светловолосый мужчина и слегка улыбался, глядя на них. Саша прощалась с Захаром, как с детством, а сердце билось: «Защити меня от него, потому что я сейчас пойду к нему. Пойду во взрослую жизнь». И тут Захара перехватила Анеля, а Саша – цок-цок каблуками – пошла поздороваться.
До этого Дмитрий не окликал её, старался не привлекать внимания. Наверное, он умел танцевать, но не приглашал её, сейчас она должна была быть со своими ребятами. В последний раз.
– Во сколько заканчивается вечер? – спросил он. – Я встречу.
23
Уже вроде кончилось всё – экзамены, выпускной… Уже сбегали друг к другу проститься те, кто уезжал. И всё же, когда Васе пришла в голову мысль: «А давайте ещё раз все вместе на берегу посидим» – они откликнулись так быстро и так дружно, будто в этом было спасение от предстоящей разлуки.
У них было своё место на берегу Волги. Надо было доехать на «четвёрке» до конечной, спуститься к дебаркадеру и повернуть не на городской пляж, а в другую сторону. Горы спускались к Волге, полоска берега узкая, каменистая, идти неудобно. Но минут через десять открывалась небольшая, тоже каменистая площадка. Здесь лежало поваленное дерево, старое, отполированное до шёлкового блеска. Теперь они сидели тут – вшестером, как всегда, и жарили мясо на решётке.
Анеля очень волновалась и руководила процессом. Всё было её – решётка для барбекю, пластиковое ведёрко. И мясо, которое купили ребята, она накануне замариновала.
Жарил Коля Игнатенко. Саша смотрела на него и думала, что он наверняка понравился бы её маме. Такой гарный украинский хлопец – плечистый, широкобровый.
Вася «накрывал на стол» – выложил на принесённую клеёнку зелёный лук, завёрнутые в салфетку бутерброды, поставил бутылку с кетчупом. Таня достала из сумочки коробку конфет и бутылку коньяка.
– Папе подарили. Он сказал – плохой коньяк, надо избавляться от него. А я поняла, что он шутит. Я обычно крепкого ничего пить не могу. А тут глотнёшь, и он как будто сам прыгает в горло, – щебетала она.
– Ну давай разольём твоего прыгучего, – Захар открутил пробку. – Колян, готово у тебя?
Коля кивнул, выложил на тарелку дымящиеся куски мяса.
Ребята держали в руках пластиковые стаканчики, которые, вообще-то, предназначались для минералки.
Захар прищурил глаза, и была в них странная удовлетворённость. Такой хороший день – солнце, мелкие волны набегают и ложатся у ног. И всё кажется каким-то нереальным, простым и добрым.
Саша смотрела на него и понимала, что в эту минуту он весь в себе, погружён в себя и что ему – в глубине души – ничуть не жалко уезжать.
– Тост, – сказала она.
– Тихо, – Анеля пихнула в бок смеющегося Васю.
– Знаете, – продолжала Саша. – Вот мы… кто-то из нас значит друг для друга больше, кто-то меньше… Одни будет жить бок о бок, а другие встретятся через двадцать лет. Но больше никто и никогда не увидит нас такими, какие мы сейчас… И когда бы мы ни встретились, нам всегда будет по восемнадцать. Мы – это вечность. И мы – это сила. Ребята, я это только с вами поняла. Главное не проходить мимо, не отводить от себя ударов судьбы, а бороться, чтобы изменить жизнь… сделать её добрее. И тогда мы многое сможем. За нас!
