– Вот как вы обо мне думали? – спросил он.
Я покраснела в темноте, от всей души надеясь, что тающий лунный свет меня не выдаст.
– Мы все так о вас думали в той классной комнате. Племянницы вас обожали, как любые девочки в их возрасте.
Мистер Стенхоуп вздохнул, и его руки отпустили мои плечи. Я слегка покачнулась, с удивлением обнаружив, что нуждаюсь в опоре, поскольку внезапно разучилась держаться на ногах.
– Вы были немногим старше их. Поэтому не желаю слушать разговоры о том, что вы меня разочаровали, – заявил он, – скорее я сам разочаровал очень многих.
– Вы даже не дали им возможности разочароваться, ведь вы лишили их своего присутствия. Следует позволить родным увидеть вас снова и самим все решить, вместо того чтобы добровольно обрекать себя на изгнание.
– А вы, Нелл, – вы меня осуждаете?
– Я… не имею права.
– Забудьте о том, что раньше нас разделяли классовые различия! У вас есть свое мнение, это всегда было очевидно.
– Я не могу ничего сказать! Вы так… изменились, а кроме того, на самом деле я вас толком и не знала. И вы вели такую жизнь, которой я даже не в силах представить; возможно, кое-что меня даже шокирует. Но мне кажется, что вы сами себя судите, причем слишком строго. Езжайте домой! Повидайтесь с сестрами, старыми друзьями, племянницами.
– Подобные встречи растревожат настоящее осиное гнездо – начнутся расспросы о войне, о давно затянувшихся ранах. Больше пули я боюсь осуждения со стороны любимых мною людей.
– Осуждение иногда ранит сильнее выстрела, – признала я, – но одно я обещаю точно: что бы вы ни сделали, я никогда не подумаю о вас дурно.
Его руки снова сдавили мои плечи, да так крепко, что у меня перехватило дыхание.
– Благослови вас Бог! – произнес он глухим, напряженным голосом, от которого я и вовсе едва не лишилась чувств. – Если вы так говорите, мне больше нечего бояться!
Квентин опустил одну руку, но я по-прежнему не шевелилась, устремив взгляд вверх, в его бронзовое лицо, омываемое ледяным лунным сиянием. Он казался абсолютно знакомым и в то же время совсем чужим, и такой же я чувствовала саму себя.
В изумлении я ощутила, как он коснулся пальцами кончика моего подбородка и приподнял мне голову, будто хотел изучить в более выгодном свете скульптуру. Потом его лицо заполнило все видимое пространство. Я почувствовала дразнящее щекотание его бороды – будто по коже легонько провели щеткой… и потом его губы невесомо, словно лунный свет, прикоснулись к моим. Нежный цветочный аромат закружился вокруг меня могучим вихрем, я закрыла глаза и очутилась там, где не было ни низа, ни верха, где не существовало времени.
Не могу сказать, сколько длился этот момент – мгновение? минуту? вечность? Я чувствовала, что тону в благоухающем море неизведанных, но необычайно притягательных ощущений, и вцепилась пальцами в мягкие складки его ночной рубашки, чтобы удержаться на плаву. Я погружалась в водоворот, захлестываемая странными ласковыми волнами, которые щемили душу, и едва не задохнулась в этой взрослой игре в жмурки. Помню лишь странный внутренний трепет в груди, грозящий затопить меня целиком, если я немедленно не сбегу, и последующую оглушительную пустоту.
Я пришла в себя, только когда выскочила за дверь спальни, в коридор, мягко освещенный лунообразным шаром керосиновой лампы. Нарисованные на плафоне розы сияли, как живые, и на мгновение я прижалась внезапно похолодевшими кончиками дрожащих пальцев к теплой поверхности. При свете лампы я, спотыкаясь, пробралась в свою комнату, но ее стены, пусть приятные и знакомые, теперь будто душили меня. Мне хотелось выскочить на улицу и побежать в сад, но такое поведение выглядело непрактичным и привлекло бы всеобщее внимание, а я больше всего на свете хотела быть одна, совсем одна, как никогда раньше. Я бросилась обратно в коридор. Нет, я должна с кем-нибудь поговорить – конечно, с Ирен! Нужно срочно найти Ирен и рассказать ей, спросить ее… но нельзя же тревожить Ирен и Годфри в такое время и по такому поводу.
Я застыла в холле, дрожа, как заяц, замерший от испуга в ярком, безмолвном сиянии полной луны, – бежать было некуда. Затем мне пришло на ум мое давнее укрытие, и я распахнула дверь в комнатушку, служившую нам кладовкой для белья. Сверху пространство было ограничено скошенным потолком; в моем представлении он напоминал своды пещеры средневекового отшельника. Я ринулась вперед и захлопнула за собой дверь. В полной темноте и тишине я обхватила руками подушку, слегка пахнущую камфарой, и стала думать.
Погрузившись в непонятное замешательство, я утратила всякий счет минутам и часам. Окружающая темнота соответствовала моему настроению, и так я сидела в течение довольно долгого времени, пока вдруг в мое укрытие неожиданно не ворвался свет – не желтая полоска утренних солнечных лучей, пробивающихся под дверью, которых можно было бы ожидать, а вертикальный разрез ослепляющего сияния лампы.
Я не загадывала так далеко вперед, чтобы опасаться обнаружения. В тот момент я ощутила даже более глубокое смятение, чем когда меня в возрасте четырех лет застали за опустошением чайного подноса с выпечкой для паствы. Я задрожала в ожидании вопросов со стороны темного силуэта с лампой в руках, кто бы это ни был.
– Нелл!
Голос Ирен. Пожалуй, могло бы быть и хуже, но не намного.
– Нелл, тебя не было в твоей спальне. Тебя не было в спальне для гостей. Тебя не было…
– Почему я должна быть в спальне мистера Стенхоупа?
– Именно там я тебя оставила, – резонно объяснила подруга. – Что, скажи на милость, ты делаешь здесь? И почему?..
– Обязательно светить этой противной лампой мне прямо в лицо?
– Нет. – Ирен опустила лампу и зашла в тесное помещение. Она закрыла за собой дверь, предварительно постаравшись втянуть внутрь кладовки украшенный кружевом подол ночной рубашки. Мое тайное укрытие засияло во всей красе домашнего беспорядка; свет лампы отражался от стопок белого белья, громоздившихся вокруг нас.
Сама Ирен напоминала полупрозрачный, но вполне женственный призрак: волосы цвета жженого меда благодаря подсветке превратились в темно-рыжее облако кудрей, свободно спадающих на плечи, а снежно-белое ночное одеяние пенилось светящимися кружевами и атласными лентами.
Подруга прильнула ко мне, будто морская волна из шелка, и осторожно потрясла меня за запястье:
– С тобой все в порядке?
Я продолжала моргать, ослепленная неожиданной вспышкой света:
– Я тебе зачем-то понадобилась?
– Нет…
– Тогда почему ты стала меня искать?
– Я просто хотела удостовериться, что ты благополучно добралась до постели.
– Значит, ты считала, что мне угрожает какая-то опасность!
– Ну… меньше суток назад в окно этого дома стреляли.
– Но ты все же сама советовала мне остаться в спальне мистера Стенхоупа.
