Только что упомянутая раненая нога дернулась под столом, как младенец, выказывающий признаки оживления, заслышав свое имя. Я увидела пятнистую дугу спинки змеи, которая высунулась из-под нижней части письменного стола.
– Однако, доктор Уотсон, – поспешно вступила я, – то, чему вы стали свидетелем перед ранением, могло бы нам помочь.
Доктор кивнул:
– В тот день многие избежали пули, но, когда я стоял на коленях посреди пыли сражения, казалось, что вокруг никто не уцелел. Да, мисс Баксли, признаюсь, я восхищаюсь женщиной, готовой после стольких лет соединиться с человеком, которому она посвятила свою любовь и преданность. Джаспер Блоджетт – счастливчик.
– Спасибо, доктор, – скромно произнесла я, теребя шнурки сумочки и многозначительно глядя на Годфри, чтобы не видеть медленно, но неумолимо появляющуюся из-под коврика кобру. Пора моему другу сыграть роль адвоката и начать задавать вопросы.
– Возможно, вы помните Маклейна?.. – начал он, вспомнив свои обязанности.
– Бедный парень! Его взяли в плен во время отступления, но раньше я его не знал. Конечно, он погиб, попав в жестокие руки врагов.
– Если бы он не умер, думаете, он сумел бы доказать свою невиновность?
Острые глаза, привыкшие ставить диагноз, оценивающе взглянули на нас.
– Это политика, сэр. Боюсь, война выявляет как самое плохое, так и самое лучшее в людях, в том числе и в политическом противоборстве. Я слышал разговоры, что погибший Маклейн послужил прекрасным козлом отпущения, на которого можно было повесить ошибки нашей разведки, но у меня нет своего мнения по данному делу. Во время битвы, которая стала одной из причин бегства наших войск, я служил полковым врачом самого низкого звания. Впрочем, у каждого мужчины, участвовавшего в битве при Майванде, есть собственная версия этой истории.
– Наш человек, – пояснил Годфри, – пострадал накануне начала отступления. Его ударили по голове.
– Откуда вы знаете, если не нашли его?
Пронизывающие глаза доктора не могли встретиться с моими, поскольку я скромно глядела вниз – на ковер. Годфри же ответил на брошенный вызов, как и подобало, потому что вся наша легенда раскручивалась благодаря ему.
– Те, кто видел его в Пешаваре, заметили шрам.
Доктор Уотсон кивнул:
– Я помню мужчину с разбитой головой – странно, потому что рукопашного боя не было. Конечно, в суматохе отступления его мог ударить один из наших. Весьма неприглядная картина, мисс: почти три тысячи людей старались избежать пуль и крови, а вокруг ослепляющая пыль и артиллерийский огонь. Не удивляюсь, что ваш Джаспер потерял потом рассудок, – этому способствовал и удар по голове. Парень, которого я помню, был в отчаянии и настойчиво повторял, что ему нужно что-то доложить командованию. Он не желал отступать или спасать свою шкуру, просто хотел найти кого-нибудь из начальства. Он, как тонущий, цеплялся за мою форму и не давал мне уйти. Да, удар по голове может объяснить многое, даже тот факт, что с тех пор его не видели в цивилизованном мире…
– Карие? – сказала я. – У него были карие глаза?
– Глаза, мисс Баксли? Полевой хирург не замечает подобных вещей. Разве что цвет лица, что сломано и где рана.
– У Джаспера очень выразительные карие глаза, – настаивала я. – Если вы помните, что он был возбужден, то должны были заметить и взгляд. Ведь он смотрел прямо на вас, умоляя…
Доктор откинулся назад в своем скрипучем кресле; каблуки его ботинок проскребли по полу, а подбородок опустился на грудь.
– Будь у меня средство, чтобы впасть в транс, я бы вспомнил, – произнес он с недовольным выражением, которое я понимала лучше, чем он предполагал. – В последнее время мои мысли чаще чем обычно возвращаются к Афганистану. Вероятно, нога дает о себе знать. – Он топнул ногой, чтобы подчеркнуть свою мысль, и сдвинул ботинком коврик, который лежал под столом.
Теперь стала видна б́ольшая часть кобры, свернувшейся у наших с Годфри ног. Несмотря на нелепость ситуации, мы оба сумели сохранить перед доктором Уотсоном заинтересованное выражение лица.
Врач неожиданно хлопнул руками по поверхности стола:
– Черт подери, а ведь вы правы, мисс! У него были особенные ореховые глаза, будто озерца в той зловещей охряной пыли. Помню, я подумал: жаль, еще один смелый юноша обречен до конца жизни таскать Афганистан в своем вещмешке, и именно тогда… – Глаза самого доктора Уотсона мерцали, словно он снова оказался в духоте и пыли сражения. – …Именно тогда что-то врезалось мне в левое плечо, как осколок льда в той дьявольской печи. Я раньше совсем не помнил тот момент, когда меня ранило.
– Что случилось с… с Джаспером? – поторопила я доктора, пока его воспоминания снова не угасли.
Он в изумлении потряс головой:
– Следующее, что я помню, – Мюррей. «Можете минуту подержаться за гриву, сэр?» – говорил он. Я скользил по конскому боку – сильной вьючной лошадки, – а потом Мюррей перекинул меня через седло, и я с благодарностью провалился в забытье, пока не очнулся во временном госпитале Кандагара. Дальше были четыре недели лихорадки и скудных пайков, пока не пришел Робертс и не снял осаду.
– Это все, что вы помните о бедном Джаспере?
Доктор Уотсон серьезно кивнул:
– Гораздо больше, чем я помнил вчера. Да, еще помню, как он цеплялся за меня, будто я его последняя надежда! Так бывает с ранеными, знаете, на поле боя, но тот человек был в отчаянии не из-за страха за свою жизнь. Он не отпускал мою руку, а когда я попытался уйти, он вцепился даже в медицинскую сумку. Потом мое тело прошила та ледяная стрела, за которой последовал жар лихорадки. Афганские пули изготовлены грубо и часто приносят и болезнь, и смерть. – Доктор Уотсон вздохнул. – Иногда забвение – это благо.
Мы оба торжественно кивнули; больше добавить было нечего.
Годфри поднялся:
– Благодарю вас, доктор, за потраченное время и воспоминания. Ваша история по крайней мере объясняет, почему Джаспер мог лишиться памяти и не стал возвращаться в Англию и к мисс Баксли.
Я тоже встала, и доктор проводил нас до двери.
– Конечно, – галантно произнес он, взглянув на меня, – он никогда не забыл бы вернуться к такой очаровательной леди, как мисс Баксли, если бы сохранил рассудок.
Однако мне было не до комплиментов: я не могла отвести взгляд от стола. Со стороны двери мертвая кобра казалась лишь складкой на коврике. Интересно, обладает ли служанка семьи Уотсонов такими же крепкими нервами, как у меня…
Мы направились по коридору к входной двери.
– Надеюсь, я вам помог, – вздохнул доктор.
– Так и есть, – искренне заявил Годфри. – Уверен, после нашего разговора на душе у мисс Баксли стало спокойнее.
Годфри всегда был оптимистом.
– Боюсь, – добавил доктор, – я не смог как следует сосредоточиться, потому что дело не касалось врачебных задач. Если вы выяснили у меня что-нибудь полезное, я этому только рад.
