– Значит, Тигр-Моран – или его помощник – нашли имя доктора Уотсона в военных записях и выкрали сведения о нем!
– Да. Понимаете, что это означает?
– Это означает… что я был в безопасности, только оставаясь за границей; что мое возвращение навлекло множество бед на меня и, вероятно, даже на доктора Уотсона.
– Дорогой Квентин, вы слишком быстро обвиняете себя во всех грехах, – укорила его Ирен. – Вы понимаете, что это означает для битвы при Майванде? Насколько в другом свете предстает каждое происшествие, от убийства Маклейна в плену до ранения доктора Уотсона, когда он просто оказывал вам помощь?
– Боже мой… – Голос Квентина был еле слышен. – Даже тогда… даже тогда.
– Что он имеет в виду? – спросила я Ирен, чье внимание было полностью направлено на склоненную голову Стенхоупа. – Годфри?
Ирен быстро повернулась ко мне:
– Если Тигр-Моран шпионил для русских в Афганистане, то он не только обманом вовлек тысячи соотечественников в битву, где они могли лишь проиграть, но и был ответствен за то, что лейтенанта Маклейна оклеветали после смерти.
– Наверняка он и ударил меня по голове после моего разговора с Маком – он пытался меня убить! – воскликнул Квентин. – Однако…
– Однако вы не только выжили, – вмешалась Ирен, – но, как позже обнаружил Тигр, еще и забрали бумагу, которая была чрезвычайно важна для него. Конечно, он заподозрил вас, как только обнаружил пропажу документа. Он не мог рисковать и допустить, чтобы кто-то выжил и раскрыл его предательство, доложив, что он не передал рапорт о втором ущелье. Было очевидно, что вы рассказали о своих сомнениях Маклейну, иначе ваш друг Мак не бросился бы вперед, нарушив приказ, чтобы стрелять по афганским войскам.
Квентин пораженно затряс головой. Казалось, он изумлен не меньше, чем когда мы его нашли – или он нашел меня – в Париже.
– Значит, Тигр видел, что я выжил при отступлении. Вы считаете, что пуля, ранившая в плечо доктора Уотсона, предназначалась мне?!
Ирен медленно кивнула, глядя на него:
– Похоже на то. Вы упоминали о вихре пыли и паническом бегстве. Подозреваю, что в то время Тигр отнюдь не был среди тех, кто поддался панике. Вряд ли он знал, что вы сунули бумагу в походную сумку Уотсона, но теперь, когда события переместились в Лондон, он решил, что не рисковать нельзя: вы могли что-нибудь рассказать Уотсону. Некие происшествия здесь, в Лондоне, в минувшем году заставили его испугаться обличающих призраков из прошлого и начать действовать, чтобы они и в самом деле стали призраками: сначала в Париже попытались убить вас, затем в Паддингтоне – несчастного доктора Уотсона.
– А как насчет смерти Маклейна?
Ирен резко свернула и прошла к окну, опираясь подбородком на сжатые пальцы. Казалось, она хочет сменить тему:
– Разве русские и британцы не пытались заполучить Афганистан? Разве они не постараются добиться этого интригами, если не смогут превзойти друг друга в военной силе?
– Конечно. Игра уже идет десятилетиями. У нас, британцев, был свой кандидат на роль хана, который поддерживал бы наши интересы; русские пытались выдвинуть своих ставленников. Шпионы рыскали повсюду, а афганцы, которые привыкли к предательству в собственных правящих семьях, играли на стороне тех или других, а то и против всех. Разве можно их винить?
– В этом случае, думаю, Аюб-хан действовал благородно. Он отдал приказ, чтобы шестерых британских пленных – лейтенанта Маклейна и пять сипаев – оставили в живых. Однако вмешался Тигр. Он оделся как афганец, замаскировавшись благодаря своему наряду под жителя пустыни – для такой работы ему вряд ли потребовался ваш уровень знания языков, – и проник к пленникам, когда туда уже входили подразделения, спешащие на помощь, а затем перерезал горло Маклейну.
Стенхоуп не проронил ни слова.
Ирен остановилась и повернулась, бессильно опустив руки вдоль тела:
– Смерть Маклейна была убийством, Квентин. Хладнокровным убийством, замаскированным под военные потери. Одним жестоким ударом ножа полковник Моран буквально обезглавил единственного свидетеля, который мог подтвердить ваши подозрения. Маклейн так и не смог дать показания о втором ущелье, о котором не было доложено, – ведь его рассказ привел бы к дальнейшим опасным расследованиям.
– Маклейн был убит. Я этого не понял. – Квентин поднял взгляд; блеск его глаз потух из-за переживаний. – Жестокое использование жестокого оружия – вот что такое война. Тогда почему мне удавалось так долго выживать?
– А что вы делали после битвы? – спросила Ирен с полуулыбкой.
Он нахмурился:
– Я… прибыл в Кандагар, и я был почти невредим, что по тем временам можно считать значительным достижением. Им требовался шпион, чтобы собирать сведения для штаба в Индии, и я вызвался добровольцем. У меня имелись лишь смутные подозрения по поводу Тигра, и никто, кроме Маклейна, не смог бы их подтвердить. Я знал, что Мака взяли в плен, – были свидетели, – но до его смерти оставался еще целый месяц. Мне дали лошадь, и я направился к новой железной дороге в Синджини, а затем в Пешавар в Индии, где я слег.
– Но вас наградили медалью не за болезнь, – прервала его Ирен, – а за ваши предыдущие действия.
Ее слова не слишком утешили Квентина.
– Я поправился в конце августа, когда была снята осада с Кандагара, но уехал гораздо раньше, чем раненых в майвандской битве перевезли в Пешавар.
– Значит, ваши с доктором Уотсоном дороги больше не пересекались? – спросил Годфри.
– Нет. Конечно, известие об ужасной смерти Маклейна дошло до Пешавара раньше, чем прибыли раненые. Но я считал, что мой друг и свидетель предательства Тигра погиб по жестокой случайности, а не в результате… убийства. Однако шпионы были нужны по-прежнему, а мне после бойни Майванда опротивели активные военные действия. Я получил приказ и отправился в богом забытые пустынные места, которые были мне милее той мясорубки, где гибли наши солдаты и наши враги. С глаз долой, из сердца вон. Казалось, все забыли про меня. Если откровенно, меня с почестями отправили в отставку. – Квентин горько рассмеялся: – Что за выражение для бесчестного места и бесчестного времени! Я взял немного своих денег и жил там, где желал, с теми, кто мне нравился.
– И ваша жизнь не оказывалась под угрозой?
Он взглянул на Ирен с неожиданным волнением:
– Много, много раз, но там не было европейцев, и чаще всего угроза исходила не от человека. Почему Тигр оставил меня в покое?
– У него были более важные дела, а вас он не считал опасным, пока вы оставались среди диких племен. Вероятно, он полагал, что вы никогда не вернетесь в так называемый цивилизованный мир.
Квентин кивнул:
– Меня можно было посчитать сломленным. Жизнь казалась проще рядом с непростыми жителями степей. Козий сыр и соленый чай, гостеприимство пополам с местью. Знай себе следи, чтобы не убили за ботинки или горсть монет. – Он покачал головой.
