– Сколько ей было лет?
– Всего двадцать, когда она… Ей исполнилось двадцать в минувшем апреле.
– Значит, стоило ей повзрослеть, как отношение вашего мужа резко изменилось.
– Раньше он был к ней равнодушен. А потом вдруг сделался злым, подозрительным, все время к ней придирался. Словно отец из какого-нибудь романа, живущий в страхе, что его дочь похитят. Хотя Эдуард всегда считал, что Луиза ему мешает. А меня отвлекает, как и Шушу.
– Вы хотите сказать, что он изменился ровно три года назад, лишь только начал получать письма?
Мадам Монпансье моргнула и задумалась над вопросом:
– Да, примерно тогда.
– Покажите мне одно из этих писем.
Все это время Годфри смотрел на Ирен с неким любопытством и даже восхищением, однако сейчас, услышав ее просьбу, недоуменно вскинул брови. Я же церемониться не стала и возмущенно закатила глаза.
– Но это невозможно, мадам Нортон! – воскликнула Онория, впервые за сегодняшний вечер проявив храбрость, пусть и от испуга. – Злосчастные конверты вызывали у Эдуарда безудержный гнев. Стоило ему прочесть подобное письмо, как оно тотчас исчезало, и никто не решался упомянуть о нем в присутствии моего супруга.
– Но ведь вы ему не чужая. Должны же вы знать, где он их прячет.
– Увы. Письма я видела краем глаза, и только. Они и без того из раза в раз приносят нашей семье одни лишь страдания.
– Прошу вас, постарайтесь припомнить! – Ирен опустилась на колени. Траурная вуаль, кружева которой порхали перед ее лицом, словно увядшие лепестки черной розы, каштановые с рыжинкой волосы и несчастный взгляд придавали ей сходство с Марией Стюарт, павшей ниц пред королевой Елизаветой, моля о пощаде. – Может, он их сжег? Не верю, что во всем доме не нашлось ни одной женщины, будь то супруга или служанка, устоявшей перед соблазном проверить камин, после того как господин Монпансье получил очередное зловещее послание. Это же очевидно.
Мадам Монпансье вновь моргнула, словно очнувшись, выпрямилась и рассеянно протянула мне собаку. Мне ничего не оставалось, кроме как взять на руки вертлявого любимца Луизы, который оказался довольно увесистым. Неуемный пес принялся ловить языком ленточки моей шляпки, мешая мне сосредоточиться на происходящем.
– Нет, – промолвила тетя Луизы. Обеспокоенный взгляд ее красивых темно-голубых глаз озарился пониманием: – Нет! Если бы он их сжег, на каминной решетке осталась бы расплавленная черно-красная печать размером с… отпечаток лапы Шушу. – Она поежилась от нахлынувших воспоминаний. – Печать была похожа на сгусток черной крови. Стоило Эдуарду получить письмо, и дом наш на две недели лишался покоя. И этот тяжелый, странный запах… Нет, Эдуард не сжигал писем. Мы бы заметили.
– Может, он их закопал или бросил в пруд? Люди часто так поступают, заметая следы.
– Ирен! – прошипела я, потрясенная тем, что подруга столь необдуманно упомянула место, послужившее могилой несчастной Луизе.
– Не переживай, Нелл. Вероятность обнаружить Луизу Монпансье в пруду столь же мала, что и повстречать ее на Флит-стрит – хотя нет, там она как раз вполне может оказаться. Потому что она жива.
Мадам Монпансье побледнела:
– Боже, мадам Нортон! Вы…
– Не так уж глупа? Большое спасибо, мадам, – скромно поблагодарила Ирен. – Видите ли, ваш муж был совершенно прав. Смерть Луизы никому не поможет. Кроме нее самой! Вы тоже признали, что жизнь в доме дяди была девочке невыносима. Должно быть, страдания ее еще более усугубились после того, как она сбежала от Пьера, исчезла на несколько часов и вернулась домой в сопровождении двух незнакомых вам людей.
– Но в пруду нашли браслет… – начал было Годфри.
– …который она намеренно туда подбросила, дабы запутать следствие. Вот почему мадам Монпансье держит его у себя. Я сама видела это украшение на запястье Луизы. Будь это обычный браслет – скажем, бусины из коралла или слоновой кости, нанизанные на эластичный шнур, – он еще мог бы зацепиться за ветку затонувшей коряги и соскользнуть с запястья утонувшей. Но этот браслет закрывался на металлический замочек, такой сам не расстегнется. Я ведь не ошибаюсь, мадам?
Женщина молча покачала головой.
– Вам следовало сломать замочек, прежде чем бросать браслет в пруд.
– Он был ей слишком дорог, – прошептала мадам Монпансье.
– Но, – я нагнулась, чтобы поставить песика на пол, – если Луиза жива и ушла по собственной воле, почему вы не сообщите об этом полиции?
– Она защищает ее, не так ли, мадам Монпансье? – произнес Годфри. – И считает, что пусть лучше ее обвинят в убийстве, лишь бы только Луиза поскорее покинула дом дяди.
Столь высокопарное объяснение показалось мне неприемлемым.
– Почему нельзя никому рассказать, что Луиза ушла? Почему кто-то непременно должен пострадать? Дяде безразлично, что станется с его племянницей. Тетя встает на ее защиту и готова от нее отказаться. Не понимаю.
– А дело вот в чем, – начала Ирен. – Да, дядя равнодушен к судьбе Луизы. Но не к письмам, которые, очевидно, с нею связаны. Девушка знает, что на свободе она в большей безопасности, чем рядом с дядей, хоть и не понимает причины. Уж лучше ему считать ее умершей.
Мадам Монпансье вновь заморгала:
– Но, мадам, вы же сказали, что вам все известно. Я подумала…
– Конечно, я знаю о татуировке. Мы все знаем, – мило улыбнулась Ирен.
– Но, мадам, месье, мадемуазель! – вознегодовала измученная женщина. – Не знаю я ни о каких татуировках! А таинственные письма вряд ли как-то связаны с Луизой. Ей пришлось выдумать эту историю ради того, чтобы сбежать с возлюбленным – молодым американским журналистом. Эдуард воспрепятствовал бы их союзу! Он хотел выдать ее замуж за какого-нибудь богача и пополнить семейную казну. Он и на мне женился по расчету, хотя мое приданое было не слишком роскошным. Вы же сказали, что знаете!
Ирен отшатнулась, утонув в своем черном наряде, словно траурный корабль под покинутым всеми ветрами парусом:
– Тайное бегство. Что ж, об этом я не подумала. Луиза не обмолвилась о возлюбленном ни словом. Но и я по натуре не романтик.
Годфри стоял у камина и тихо смеялся, прикрывая рот ладонью, дабы не выдать своего веселья. Никогда еще при мне он не вел себя столь невоспитанно. Впрочем, глядя на него, я и сама повеселела:
– Тайное бегство! Какая неожиданность! Думаю, месье Монпансье был бы потрясен, узнай он правду.
– Ни в коем случае! – испуганно вскричала мадам Монпансье. – Прошу, оставьте Луизу в покое. Если Эдуард узнает о том, что она воспротивилась его воле, боюсь, мне будет не под силу ее защитить! Все эти годы распутная жизнь брата приводила моего мужа в бешенство. По-моему, даже о самоубийстве Клода Эдуард сожалел только потому, что это лишило его возможности вымещать на нем свою злобу! Теперь же, когда Луиза…
