– Браво! Браво! – восклицала Сара, аплодируя моей подруге. Она высоко подняла руки и слегка склонила голову, отчего непослушные локоны огненной гривой пали ей на плечи. – В жизни не сыграла бы строптивую, ведь в этой пьесе нет ни одной жертвы.
Ирен снова опустилась на диван и огляделась в поисках недоеденного яблока.
– Поздно, дорогая, – заметила Бернар. – Съели! Султан, моя анаконда, мастерски заметает следы. Она оказалась куда полезнее удава, пожиравшего мои диванные подушки. Пришлось застрелить Отто.
– Кого застрелить? – пролепетала я.
Божественная Сара опустила страусовый веер на пеструю обивку дивана:
– Удава звали Отто. Я даже не успела сменить ему имя.
Воздержусь от описания всех удивительных обстоятельств той странной встречи – точнее, странных обстоятельств той удивительной встречи. Скажу лишь, что в доме Сары Бернар эксцентричность была почетным гостем.
Меня, однако, необыкновенно поразило, что великая актриса – думаю, на сцене она смотрелась весьма впечатляюще – оказала столь теплый прием мне, воплощению всех мыслимых и немыслимых условностей. Должно быть, мое появление в хаотичной мизансцене ее обители стало для Сары своеобразным приключением: противоположности притягиваются.
И все же чутье подсказывало мне, что наш визит к Саре Бернар окажется еще одним непостижимым доказательством гениальности моей подруги. Даже при том, что мне приходилось постоянно остерегаться змей и ползучих растений, я совершенно точно знала, что у Ирен была веская причина обратиться за помощью к великой актрисе.
Кто-то коснулся моего плеча. Я развернулась и увидела сине-желтого попугая, устроившегося на плече моей лучшей саржевой блузки, которую я украсила новыми элегантными погончиками. Мерзкие чешуйчатые лапы ухватили изысканную атласную ткань левого погончика, словно роскошный насест.
– Прочь! – вскричала я, пародируя ворчанье Казановы. Попугай спрыгнул и приземлился на подушку с вышитым девизом мадам Бернар: «Quand meme» – «Несмотря ни на что», где и издал последний на сегодня вопль. На такое не отважился бы сам Казанова. Впрочем, кому какое дело до попугая в подобной обстановке?
– Ах, – вздыхала актриса. – Лишь однажды мне посчастливилось играть в пьесе Шекспира. В Париже ставили «Гамлета», и я исполнила роль Офелии. К несчастью, постановка требовала больших затрат, и вскоре мне пришлось поехать в турне по Южной Америке, дабы поправить свое материальное положение. В Рио меня сто раз вызывали на поклоны, а миллионеры Буэнос-Айреса устроили импровизированную ковровую дорожку из своих носовых платков от двери моей кареты до самого входа. Как галантно с их стороны! А в Перу мне подарили ожерелье из окаменевших человеческих глаз. Вот, к слову, и оно. – Она приподняла одно из многочисленных ожерелий, украшавших ее грудь.
Я тотчас отвела… глаза.
– На этих гастролях я и потеряла мою бедную служанку и чудесного импресарио, мистера Джарретта Ужасного – так я его ласково прозвала. А на корабле по дороге домой я снова повредила травмированное еще в детстве колено, пытаясь увернуться от горшка с вереском. Сплошное невезение от этого гадкого растения! Постарайтесь его избегать, дорогие мои.
– Не переживай, – молвила наконец Ирен. – Я испытываю глубокое отвращение к травам еще с тех пор, как жила в Богемии. – Подруга искоса на меня посмотрела и иронически улыбнулась.
Мадам Сара ничего не поняла.
– Зато я привезла с собой ч́удную андскую дикую кошечку… и, конечно же, Отто, да к тому же заработала двести пятьдесят тысяч франков, которых хватило на то, чтобы купить этот дом и расплатиться с долгами за постановку Шекспира.
– Из тебя наверняка получилась потрясающая Офелия, – подбодрила Ирен актрису.
Мадам Сара недовольно поджала губы:
– Дело вовсе не во мне. Публика раскритиковала Гамлета в исполнении моего любимого Филиппа. Пришлось спешно отменить постановку.
– Что ж, в таком случае, – оживилась Ирен, – почему ты его не заменила?
– Помилуй! Филипп мне очень дорог.
– На чувствах денег не заработаешь. Думаю, ты просто ошиблась с выбором Гамлета. Попробуй подобрать более подходящую труппу.
Бернар скользнула на диван, словно королевская кобра, раздувающая капюшон перед завороженной жертвой. В эту минуту она походила на жестокую императрицу, задумавшую уничтожить собственную семью. То был образ Теодоры – ее величайшая роль. Я поразилась смелости подруги – и как она решилась спорить с этой парижской львицей?
– И кого бы вы предложили на заглавную роль, мадам? – властно потребовала ответа Божественная Сара.
– Конечно же тебя!
– Меня?!
– Безусловно. Гамлет – величайший персонаж английской драматургии. Почему бы тебе не прославить его во Франции?
– Но… моя красота…
Не являлась естественной.
– Моя знаменитая… женственность…
Была искусно отрепетирована.
– Моя… молодость…
Мадам Саре уже перевалило за сорок.
– Верно, – с грустью согласилась Ирен. – У тебя совершенно иной типаж. Но роль Гамлета – вершина актерского искусства. Вспомни, как мы с тобой ходили в кафе, переодевшись в мужчин. Ты потрясающе разыграла этих напыщенных франтов! Зачем тебе второстепенная роль Офелии? Не спорю, с ума она сходит совершенно очаровательно – платье растрепано, волосы спутались… Но на такую роль сгодится дитя Елизаветинской эпохи, и не более того. А разве ты, живая легенда, не сумеешь поразить публику величием своего мастерства и преодолеть даже такую преграду, как пол? – Ирен взяла виноградину и протянула ее попугаю.
Мадам Сара откинулась на спинку дивана, утопая в своих нарядах, как извивающаяся змея, сбрасывающая кожу. Подвижное лицо ее без тени притворства выражало глубокую задумчивость.
– Роль Гамлета? Полагаю, я бы с ней справилась. Мне уже доводилось играть молодых людей, но самого Гамлета… Быть или не быть, вот в чем вопрос.
– Точно. Быть или не быть Гамлетом.
Очищая виноградину, Ирен заметила:
– Я лишь хочу сказать, что такое вполне допустимо. Оперные певицы порой играют юношей. И я не исключение, ведь у меня меццо-сопрано. В наше время принято осторожничать, поэтому на подобный эксперимент отважится не каждый. Быть может, затея чересчур смелая, и риск слишком велик. Куда спокойнее поехать в Монте-Карло и поразвлечься в каком-нибудь казино, так ведь? – Примадонна заговорщицки улыбнулась.
При упоминании Монте-Карло я насторожилась. Наконец-то подруга перешла к делу! Теперь предстояло осторожно достать блокнот и записать любые полезные сведения, если те вдруг сорвутся с накрашенных губ мадам Сары. Осталось решить, куда передвинуть чашку и блюдце, которые я все это время столь усердно прижимала к груди, словно они могли меня защитить. Горничная так и не вернулась, а вокруг не было ни единой горизонтальной поверхности, хоть отдаленно напоминавшей стол. Я тщетно пыталась что-то предпринять, а разговор тем временем продолжался.
