– Но зачем он вообще обратил на меня внимание?! – воскликнула я. – Зачем было давать мне повод думать, что я имею право обижаться на него? Я не понимаю этого. Так же, как ты не понимаешь, зачем Ирен нужно вступать в поединок со своим прошлым. Не может быть, чтобы я действительно нравилась Квентину Стенхоупу.
– Но ты ему нравишься, Нелл! Ты нравишься всем нам. Неужели ты сомневаешься в этом?
– В вас с Ирен – нет. Но если бы я могла позволить себе думать, что Квентин любит меня, как мужчина может любить женщину, то… Нет, такого не может быть.
Годфри снова улыбнулся:
– Ты не в силах заставить мужчину полюбить тебя. Но если уж кто-то в тебя влюбится, с этим ничего не поделаешь.
– И ты думаешь, что Квентин… влюбился?
– Я не знаю, Нелл. Мы виделись лишь несколько раз. А о том, что произошло между вами, знаешь только ты. Но я отвечу на твой первый вопрос. Да, Нелл, человек, ведущий такую странную, чуждую условностей жизнь, вполне может восхищаться женщиной, которая олицетворяет надежность и стабильность, ведь именно их он лишен.
– Ты имеешь в виду невежественную и глупую девицу? Но почему, Годфри, почему?
Он приподнял мой подбородок и проникновенно посмотрел мне в глаза:
– Потому что в ней есть то, чего он не сможет найти нигде в этом мире. И он знает об этом.
Его ответ смутил меня. Но не успела я задать очередной вопрос, как услышала, что дверь наверху скрипнула.
Мы оба вздрогнули и повернулись на звук.
В темном дверном проеме фигура Ирен светилась, будто призрак. На ней был светлый шелковый пеньюар с кружевом. Темные спутанные локоны рассыпались по плечам.
– Вот ты где! – сказала она, как ни в чем не бывало. – Мне нужно помочь причесаться на ночь.
Несмотря на подчеркнуто беззаботный тон, в ее голосе сквозила неуверенность.
Мы с Годфри переглянулись, как бы спрашивая друг друга: «К кому из нас она обращается?»
Он встал и прислонился к стене:
– Мне кажется, у нас есть заботы и поважнее.
– Да, – ответила она недовольно. – Но раньше ты любил расчесывать мне волосы.
Годфри застыл в нерешительности. А Ирен ждала. Я сидела сгорбившись, как мойщица посуды, стараясь стать как можно более незаметной.
– Ступени холодные, – поежилась Ирен. – Идем спать, дорогой.
Годфри стал подниматься наверх. Я была уверена, что он последует совету жены. Прежде чем дверь в их спальню закрылась, я услышала голос Ирен:
– Нелл, и ты не задерживайся, не то совсем закоченеешь.
Я со вздохом встала и сняла лампу со стойки перил, после чего отправилась в свою комнату. Там меня ждал нагретый кирпич, который принесла заботливая Софи, и я смогла отогреть продрогшие ноги.
Глава десятая
Пустячные условия
На следующее утро я непростительно долго не могла проснуться. Накануне я поздно легла спать, и события прошлой ночи вывели меня из равновесия. Ноги снова были холодными как лед.
Я оделась и поспешила спуститься вниз, по дороге наткнувшись на Софи, которая прибирала в холле. Я вошла в столовую. Ирен толстым слоем намазывала паштет из гусиной печени на кусок хрустящего багета и делала это с таким размахом, будто дирижировала невидимым оркестром.
Я полюбовалась энергичными движениями ее кружевных рукавов и перевела взгляд на лицо. Кроме слегка припухших глаз, последствий вчерашней сцены я не заметила.
Я решила действовать напрямик.
– Где Годфри? – поинтересовалась я, усаживаясь и расправляя льняную салфетку.
– Там, где он всегда бывает в это время, – ответила Ирен, зевнув. – Он уехал.
– Уехал? Куда?
– В город, разумеется.
– Ну разумеется.
– Ему нужно уладить какие-то дела.
– Естественно, – сказала я. – А что за дела?
– Дела… Просто дела.
В центре стола стояли блюдо с багетом и рогаликами, масло и разные джемы. Я принялась завтракать.
Ирен снова зевнула. Благодаря оперному прошлому у нее это очень мелодично получалось.
– Барон Ротшильд, – заметила я, – не слишком внимателен к гостям, которые живут далеко.
– Если бы в Ферьер уже начался сезон охоты, мы бы остались там на ночь, – ответила Ирен. – К тому же нас очень щедро наградили за то, что пришлось вернуться домой так поздно. – Она вспомнила о поясе Тиффани, и ее карие глаза заблестели, словно бриллианты, когда они отражаются в бронзовом зеркале.
– Какая досада, что нам придется вернуть все эти прекрасные вещи, – сухо заметила я. Молоко и чай смешивались в моей большой чашке причудливыми узорами.
– Ничего подобного мы делать не будем.
– Но как мы можем оставить подарки, – я чуть было не сказала «взятки», – если не едем в Богемию?
Ирен взяла свою чашку и вдохнула аромат кофе. Она улыбнулась:
– Потому что мы едем туда, Нелл. Если что-нибудь и надо вернуть, так это нас самих в ту прекрасную страну.
– Мы едем? В Богемию?! – Я опустила чашку так резко, что мутновато-желтая жидкость выплеснулась на стол. – Но как же так? Годфри этого не допустит.
– Что ж, может быть, для тебя его запрет и помеха, но для меня – нет. Я никогда никому не подчинялась и не привыкла соблюдать запреты.
– Я не стану принимать участие ни в каких планах, которые идут вразрез с пожеланиями и указаниями твоего мужа, – твердо заявила я.
– Только с пожеланиями, Нелл. Указания могут раздавать лишь проповедники или правители. Ни тех, ни других я не признаю.
– Совершенно очевидно, что твоему мужу здесь было нечего добавить.
– О, у него нашлось что сказать. Как, впрочем, и у меня.
– И?
Ирен самодовольно – иначе не скажешь – ухмыльнулась:
– Мы едем в Богемию.
– Мы? Все втроем?
Она беспечно скосила глаза в сторону:
– Годфри поставил несколько условий.
– Ага!
– Совершенно пустячных.
– Так всегда поначалу кажется, когда разговариваешь с адвокатом.
– Посмотрим, как все получится в итоге, – ответила моя подруга с довольной улыбкой. – Годфри сейчас в Париже, совершает необходимые приготовления.
– Как быстро тебе удалось обратить его в свою веру!
– Мое влияние на Годфри гораздо сильнее, чем ты можешь себе представить. И не сводится только к изменению его точки зрения. Но ты вряд ли поймешь тонкости таких разговоров. Скажем, я убедила его, что выгода от поездки перевесит все отрицательные стороны.
