– Просто разговаривали.
– О чем ты говорил с ней? – граф выделял каждое слово, чеканя, точно медные монеты.
– Варвара хочет уехать. Я вызвался помочь.
– А моего разрешения почему не спросил? Или думаешь, что от хорошего расположения я теперь буду у тебя на поводу идти?
– Помилуй, Дмитрий Алексеич, – удивился Захар, – что же ты говоришь такое?
– Пошел вон.
Голос тихий, но пробирает до самых костей.
Захар замешкался. Оставлять Варю один на один с хозяином он не хотел, но и ослушаться нельзя. Пришлось подчиниться.
Варя потом еще долго вспоминала его взгляд. Виноватый и умоляющий остановить его. Она могла просто сказать, чтобы Захар не уходил, но не стала. Молча кивнула и отвернулась.
Если бы она только знала, чего ей будет стоить эта глупая гордость, то ни за что не поступила бы так.
Когда Захар ушел, граф вдруг переменился. Он улыбнулся и подошел ближе к Варе. До чего же страшная у него улыбка. Так мог улыбаться только палач, точивший топор на глазах у приговоренного к смерти. И этим приговоренным была Варвара.
– Ты хотела уехать?
В ответ молчание.
– Ты не слышала моего вопроса? Я могу повторить. Хочешь уйти из моего дома, не получив разрешения?
– Я выполнила свою работу, Дмитрий Алексеевич, и мне пора возвращаться домой.
Варю охватил необъяснимый страх. Она попятилась.
Граф протянул к ней руку и провел тыльной стороной ладони по щеке. Варя дернулась, как от пощечины. Ей показалось, что к лицу приложили лягушку: холодную и скользкую.
– Строптивая, – ухмыльнулся граф. – Я люблю, когда такие, как ты, сопротивляются.
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
Варя прижалась спиной к печи, которая была еще теплой. А граф в несколько шагов пересек кухню, запер дверь и вернулся к дрожащей всем телом девушке.
– Ты что же думала, что можно передо мной своими прелестями вертеть и просто так уйти? Не получится, пташка. Лучше не трепыхайся, а то перышки подрастеряешь.
Бежать было некуда. За спиной печь, дверь заперта. Осталось только закричать. Но не успела Варя открыть рта, как липкая от пота ладонь легла ей на лицо.
– Вздумаешь орать, будет только хуже. В этом доме тебе никто не поможет, я здесь хозяин и волен творить, что хочу.
Варя кивнула, давая понять, что не станет кричать. Граф не блефовал, ей действительно не от кого ждать помощи. Она не сразу поняла, что Петровна исчезла с кухни не просто так. Печь нагревалась сильнее, а значит, она только закинула в нее дрова и теперь они разгорались, давая жар. Вон и кочерга торчит. Женщина уходила в спешке. Захар тоже ее не услышит. Слишком хорошо она его знала. Сейчас он уже далеко. Скачет на коне, как делал всегда, чтобы успокоиться. А чтобы понять, что великан разозлился, не нужно быть ведьмой.
Граф убрал руку от Вариного лица, дышать стало легче. Но в следующий момент воздух колючим комом встал в горле. Мужчина обхватил Варю одной рукой за талию и притянул к себе вплотную. Шею обожгло горячее дыхание и влажный, мерзкий поцелуй. Затем еще один и еще. Варвара едва сдерживалась, ее выворачивало наизнанку от отвращения, но она ничего не могла поделать. Она словно вновь стала обычной девушкой, а не ведьмой, в чьих жилах течет сила.
Жадные пальцы задирают подол сарафана, ласка превращается в испытание, словно с нее живой срывают кожу. Горящий безумием взгляд и шепот, срывающийся в стон:
– Моя ведьмочка. Моя королева! Никуда не отпущу.
Сколько продолжалась эта пытка, Варя не знала. Просто в какой-то момент она перестала ощущать свое тело и воспарила под потолком. Она увидела себя со стороны. Видела, как раскрасневшийся граф со спущенными штанами жадно терзает ее тело. Короткой вспышкой в голове вспыхнула ночь с Захаром. Его ласки, настойчивые, но такие нежные, приносили только блаженство и радость. Он спешил, но не торопился, боясь причинить даже малейшую боль.
Черная волна гнева накатила внезапно. Варвара точно окаменела. Глаза ее широко раскрылись. Рука сама потянулась к кочерге, торчащей из печи. А дальше все произошло так быстро, что девушка даже не успела ничего понять.
Раскаленное железо с шипением и треском легло на лицо графа, прочерчивая огненную полосу от лба до подбородка. Запахло паленой плотью, и нечеловеческий крик оборвал наваждение.
Граф схватился за лицо и с визгом, точно свинья на бойне, завертелся по кухне, сбивая посуду, опрокидывая мебель. Он что-то кричал, звал на помощь, но никто не отзывался на его крики. Попал в собственную ловушку.
Получив свободу, Варвара не стала дожидаться, когда разъяренный мужчина придет в себя. Она выбежала из кухни, промчалась по длинному коридору и наконец-то оказалась на улице.
Воздух был горьким, пропитанным дымом сгоревшей листвы, но Варе он казался сладким нектаром. Она хватала его жадными глотками, точно не могла напиться.
Тело жгло и крутило, бежать было больно, но она не останавливалась.
Перебегая через мост, Варя увидела свое отражение в зеркальной глади реки. На нее смотрела растрепанная старуха с горящими кошачьими глазами. Смотреть было страшно, но она не могла оторвать взгляда. Старуха улыбалась беззубой улыбкой и грозила пальцем.
– Нет! Я – не ты! И никогда не стану тобой! Слышишь?
Башмачок, подняв фонтан брызг, медленно опускается на дно, и вот уже Варвара видит саму себя. Рыжие локоны неопрятной копной, заплаканное лицо искажено гримасой боли, обиды и непонимания. За что с ней так поступили? Что она сделала плохого? Чем заслужила эту страшную участь?
Только в доме Варвара смогла наконец отдышаться. Здесь ее не найдут. До утра уж точно, а потом она убежит.
Натаскав воды, Варя долго парилась в бане, скребла себя пучком соломы и нещадно хлестала дубовым веником. Ей казалось, что все тело покрыто коростой, которая больше никогда не отстанет. Кожа уже была стерта в кровь, но девушка не унималась, продолжая тереть. А когда сил совсем не осталось, приготовила себе крепкий отвар и села у окна.
Из предбанника вдруг раздалось шуршание, а потом настойчивое мяуканье. Дверь скрипнула, и в образовавшуюся щель сунулась лобастая кошачья голова. Варя совсем забыла про своего питомца. Она ведь не думала, что уходит надолго, пару дней он вполне мог жить сам по себе. И теперь, увидев родное существо, очень обрадовалась. Кот не убежал, дождался ее. На усатой морде не было даже намека на упрек или обиду. Неужели он все понимает?
