– Какой срок?
– Мы живем во плоти определенный срок, достаточный, чтобы искупить свою вину. И когда боги решают, что мы отбыли свой срок, забирают нас на небеса. Я говорю тебе попроще, на твоем языке, как ты привык. Все немножко не так, но… большего тебе сказать не могу. И мне пора.
– Постой! Подожди! Не уходи! Помоги мне! Я сделаю все, чтобы помочь этому миру! Я уничтожу Гекеля! Освободи! Помоги! Ну нельзя же так! Ведь для какой-то цели меня сюда забросили! Не для того же, чтобы я оказался рабом какого-то противного старикана!
– А почему ты считаешь, что не для того? Почему ты решил, что не должен отбыть свой срок, получить свое наказание? С чего ты взял? Потому, что ты такой хороший? А был ли ты хорошим? Ну-ка, вспомни свою жизнь… Много ты хорошего сделал в своей жизни?
– Было… хорошее. Ты ведь не скажешь, что я полный злодей! Я много хорошего сделал!
– Было хорошее, да. Но и дерьма – по самое горло. Ты наполовину черный, наполовину белый. Помнишь, тот значок? Инь-янь.
– Ян – так правильно, да?
– Но тебе всегда нравилось говорить «янь». И это другой мир. Пусть будет янь. Ты – полбочки меда и полбочки дерьма, вот ты кто.
– Пусть так. Но я могу измениться! Я могу все исправить, очиститься!
– Думаешь, это возможно? Наивный… помнишь ту притчу, когда к мудрецу принесли годовалого ребенка и попросили взять его на обучение, научить его жить верно, сделать мальчика хорошим человеком? И что сказал мудрец? «Вы опоздали на год!» А ты, на сколько ты опоздал? На тридцать восемь лет? Вряд ли взрослого человека что-то может исправить. Даже здесь, в другом мире, ты думал только о том, чтобы выжить, любой ценой, даже за счет других. За счет жизней других людей. За счет здоровья других людей. Сажа, только и скажешь. Ты пачкаешь все, чего коснешься.
– Ты плохо сказала! Я нужен миру! Если меня не будет – мир окажется под властью этого маньяка! Да, я внес в мир зло, но разве это я оставил мне память, разве это я сделал так, чтобы Гекель ковырялся в моей голове и забрал страшные знания?! Тот, кто замутил эту аферу, тот и виноват! Освободите, и я буду вашим орудием! Помогите!
Сарана замерла, прикрыв глаза, и стояла так некоторое время. Потом посмотрела на Сергея, слегка улыбнулась и, легонько кивнув, сказала:
– Тебе дают еще шанс. Не упусти его.
Девушка подошла к Сергею, коснулась рукой звеньев, и магическая «цепь» тут же перескочила на ее запястье. Потом другой рукой – с тем же результатом. Ноги… и под конец – рабский ошейник каким-то чудом оказался на Саране.
Сергей потер руки, вздохнул и недоуменно спросил у девушки, застывшей у стены и с интересом разглядывающей свои закованные руки:
– А что, ты так вот останешься – в цепях? Неужели нельзя было их просто снять? И еще – ты остаешься со мной?
– Нет, – усмехнулась Сарана, – я ухожу. А там, куда я уйду, цепей нет. Ведь у душ нет цепей. Настоящие цепи только в человеке, в его мозгу. Души свободны. В определенных пределах, конечно. Но ты все узнаешь. Когда-нибудь. Пока твое время не пришло. Прощай, Сергей Сажин! Может быть, и свидимся. Удачи! Живи, Сажа, и постарайся творить зла как можно меньше. Если сумеешь.
Сарана медленно растаяла в пространстве, цепи и ошейник со звоном упали на пол. Ошейник подкатился к самым ногам Сергея, и он испуганно отступил от колдовского предмета – не дай бог вцепится! Потом сплюнул и со всей силы наподдал ногой серебристой пакости:
– Казак ничего не должен бояться! Пошла прочь, погань! Напридумают, гады, рабовладельцы хреновы!
Резко заболела грудь, так, что Сергей зашипел от боли. На голой груди мужчины проявилась длинная рана, борозда, будто кто-то продрал штакетиной с острым гвоздем. Потом еще одна – на ноге, потом еще. Через минуту Сергей едва не скрежетал зубами от боли, весь покрытый кровоточащими царапинами.
А следом пришли запахи и звуки – рев, крики, запах крови и нечистот. Сергей чуял запах тухлятины от разбросанных по полу сизых, похожих на огромных червей внутренностей, и запах тонких духов, притираний, идущий от людей, что стояли и лежали в запятнанном кровью зале.
И наступило понимание – он теперь Зверь! Зверь, который может убить всех. Всех, кого захочет. И самое главное – того, кто закрутил всю эту интригу. Гекеля! И возможно – это единственный шанс убить негодяя, для которого человеческая жизнь не дороже пепла из погасшего очага!
Зверь развернулся, оставив преследование последнего из стрелков, выбросил из-под когтей щепки паркета и бросился к Гекелю, совершающему руками пассы и монотонно читающему какое-то заклинание. Еще миг, и голова колдуна покатится по полу!
Прыжок!
Не успел. Последний пасс, и руки Гекеля, протянувшиеся к Зверю, заставили его замереть.
«Прыжок Зверя» – так можно было бы назвать эту скульптуру. Зверь пролетел мимо отступившего в сторону колдуна и, проехав по полу, остался на нем лежать, как сбитая с постамента статуя. Гекель облегченно вздохнул и вытер рукой вспотевший лоб, по которому катились крупные капли пота.
– Все. Теперь вяжите его и в темницу. Цепи на него. Заклинания хватит на сутки… должно хватить. Ошейник, цепи на руки и на ноги. Разберусь с геренаром и остальными – придет его черед. Ты чего застыл, Ханар?
– Никак не могу опомниться, – сознался боец, шумно выдохнув воздух, – какое смертоносное существо! Он убил пятнадцать человек! За считаные секунды! Если бы не ты, учитель… как хорошо, что ты успел! Скажи, а цепи его удержат?
– Я чуть позже их заколдую для верности, – мрачно кивнул колдун. – Есть заклинание, которое удержит любого. Он мерцающий, может выскользнуть из кандалов, так вот – заклинание, как только почувствует, что узник начинает ускользать, будет бить его молнией, жечь. Он не первый мерцающий в истории, так что есть способы удержать таких монстров в заключении. Никуда не денется. Займись им. Я пойду к геренару, время не терпит. Пора колдовать.
* * *
Страшно болела голова, и не только голова, ломило все – руки, ноги, грудь. Все тело сковало болью так, будто долго и сильно били палками. Отвратительно пахло – нечистотами, чем-то прелым, гнилым. Но и этот прелый воздух вдохнуть было очень трудно, почти невозможно – грудь стягивала цепь, впившаяся в тело и едва не рвавшая кожу.
Холодно и сыро. Спиной он ощущал твердую шершавую поверхность, пятками – холодный пол, и Сергей сделал вывод, что привязан к столбу, вернее примотан к нему, как… нет, перекладин тут не было. И святостью Сергей не отличался.
С трудом разодрал веки, залепленные то ли кровью, то ли засохшим гноем, и попытался сфокусировать взгляд на том, что находилось рядом, куда мог упасть взгляд. Нет. Не вышло. Темно, будто лишили зрения.
Прислушался. Откуда-то издалека доносились голоса, тихо, словно из-за закрытой двери. Попытался разобрать слова, понять, кто говорит, мужчина или женщина, – не смог. И снова тишина, снова молчание, тьма и боль.
