— Ты сказала, что хочешь принять крещение. Как ты можешь, ты же владеешь рунами!
— Руны таят в себе великую силу. Теперь эта земля знает мое имя. И вы его знаете. И все же, — Гуннора стерла руны на земле, — все же есть кое-что сильнее рун. Новая жизнь. Наша судьба зависит не от чар, а от нашей воли и поступков. Я буду герцогу Ричарду хорошей женой и не устану напоминать ему о наших предках. Но я готова пойти с ним и по новому пути. Я клянусь ему в верности, как и его богу, и только когда сил его божества будет недостаточно — тогда и только тогда я вновь начерчу руны. Я верю, что Ричард будет всем вам сильным, справедливым и добрым правителем.
— Вот как. — Голос говорившего сочился ядом. — Этот сильный, справедливый и добрый правитель — не он ли приказал вырезать всех переселенцев, что ступают на берега Нормандии? Не он ли не хочет делиться своей землей и угрожает мечом любому, кто на нее ступит? Не он ли отдал подлый приказ убивать не только воинов, но и женщин, детей, стариков?
Воцарилось молчание. Оно накрыло Гуннору плотным покрывалом, как и поднявшиеся в ее душе воспоминания. Слова пришли не сразу, они прятались за образами — Вальрам и Гунгильда, залитые кровью, Агнарр, давивший на нее своим телом, Агнарр, взявший ее силой. Но Агнарр не сломил ее. И слова нашли свой путь.
— Я знаю, о чем ты говоришь. Я была там и все видела. — Голос Гунноры становился все громче. — Я стала свидетельницей названного тобой преступления. Я видела, как пали от меча ни в чем не повинные люди, мечтавшие о лучшем будущем. Среди этих людей были и мои родители. Сегодня я стою здесь рядом с Ричардом, и это не значит, что я забыла об этом преступлении. Я по-прежнему верю в месть, верю, что Ричард отомстит за моих родителей. Потому что не Ричард приказал убить переселенцев. Этот приказ отдал Агнарр. Он датчанин, как и мои родители. Чтобы захватить власть в этой стране, Агнарр пролил кровь своих соотечественников и обвинил в своем злодеянии Ричарда. Я свидетельница его преступления, и поэтому он хотел убить меня. Но я жива.
Она всматривалась в незнакомые лица, и вдруг ей показалось, что она узнала в толпе Агнарра. Он вынужден был бессильно наблюдать, как слова становились смертоносным оружием, направленным на него. Сегодня еще не прольется его кровь, но его мечтам о власти уже не воплотиться, и Гуннора это знала.
— Агнарр! — крикнула Гуннора. Голос ее был уже не человеческим, она взревела диким зверем. И этот зверь не был ранен, он защищал свои земли, он выпустил когти и обнажил клыки. — Агнарр, знай! Ричард справедливее тебя. Ричард мудрее тебя. Ричард сильнее тебя. А главное, он единственный законный герцог Нормандии. И он им и останется.
Гуннора опустила глаза. Она так и не знала, действительно ли разглядела Агнарра в толпе или ей просто почудилось. Ликование толпы слилось в единый вопль одобрения, в нем нельзя было вычленить отдельные слова. Гунноре хотелось увидеть лицо Ричарда, услышать его голос.
Герцог долго стоял к ней спиной — к ней и к толпе. Наконец он повернулся. И на его губах играла улыбка. Ричард все еще был потрясен, он злился, но было в его лице что-то еще. Что-то, что доказывало — Гуннора не зря предала руны. А может быть, и не предала вовсе.
Она ждала его в шатре.
Ричард отправил ее туда, не удостоив и взглядом. Теперь он говорил с датчанами, да так долго, что они обсудили все вопросы, и успокоенная толпа разошлась.
Уже стояла глухая ночь, Гунноре хотелось спать, а Ричард все не шел. Она слышала, как он расхаживает перед шатром, споря с кем-то.
— Как вы могли привезти ее сюда?
Очевидно, герцог говорил с Арвидом и Раулем. Некоторое время он осыпал их упреками, не допуская никаких возражений.
— И все же я вынужден признать, что это сработало. И она, в конце концов, обвинила Агнарра, — все же сумел остановить его Арвид. — Люди поверили ей, а это значит, что мы от него все-таки избавимся! Теперь от Агнарра отвернутся многие его сторонники, тех же, кто останется с ним, мы просто прогоним.
Ричард вздохнул — то ли в раздражении, поскольку ему сейчас ничего не хотелось слышать об этом, то ли удовлетворенно, ведь он расквитался со старым врагом, то ли от злости из-за того, что Арвид и Рауль действовали за его спиной.
Как бы то ни было, его злость развеялась, когда он вошел в шатер. Герцог смерил Гуннору взглядом, посмотрел на ее округлившийся живот, но лишь тень улыбки скользнула по его лицу, и оно стало совершенно равнодушным.
Гунноре хотелось, чтобы Ричард пришел в ярость — огонь злобы был горячим, но живым, не то что медленный яд, источаемый безразличием. Главное испытание Гунноре только предстояло. Она завоевала сердце целого народа, но не сердце Ричарда.
Женщина молчала, ожидая, что герцог заговорит первым. Но тишина все длилась, мучительная, ватная, пока Ричард все же ее не нарушил.
— Ты действительно хочешь принять христианство?
— Да.
— Ради кого? Ради меня? — Маска равнодушия дала трещину.
— Нет, — ответила Гуннора. — Ради нашего ребенка. У него нет будущего в этой стране, если его будут считать язычником. Тем более если родится сын — будущий герцог Нормандии.
Ричард окончательно вышел из себя.
— С чего ты взяла, что я сделаю своим наследником бастарда, рожденного предательницей? — На лбу у него поблескивали капельки пота, лицо побагровело.
«Вот и хорошо, он уже не столь сдержан», — подумала Гуннора. За этим равнодушием она видела мальчишку, каким Ричард когда-то был, неуверенного в себе, запуганного, лишенного родины. Никто не мог видеть его таким — только она. Никто не мог утешить его — только она. Этого не добьешься нежностью и похвалой, сладкой ложью, кокетливым смехом. Этому мальчонке нужно было показать: «Я сильна. Что бы с тобой ни случилось, я останусь рядом».
— Я единственная женщина, которую ты уважал, — решительно заявила Гуннора. — Если бы это было не так, ты приказал бы меня убить.
Они помолчали.
— Ну, ты же меня не убила, — хрипло пробормотал он.
Его щеки раскраснелись, но уже не от гнева, а от перенапряжения. День оказался слишком длинным, и герцог едва справлялся с бурей чувств, бушевавшей в его душе. Гуннора подошла к нему, опустила ладони на его разгоряченные щеки.
— Я не желала тебе зла. Я просто хотела вернуться на родину.
Он оттолкнул ее руки.
— А кто сказал, что ты до сих пор этого не хочешь?
— Не хочу. — Гуннора покачала головой. — Моей родины больше нет. Дания была местом, где жили мои родители. Но они погибли. Теперь мой дом там, где будет жить мой ребенок. Где живут мои сестры. Где живешь ты.
— Красивые слова, — прошептал Ричард. — Но ты уже доказала, что умеешь хорошо говорить, очаровывая словами людей.
— Ты не так доверчив, как они. Ты не можешь мне доверять.
— Откуда мне знать, что ты не поддерживаешь Агнарра?
