Девушка вскочила. Темное платье было ей велико и болталось на плечах. Гуннора не знала, настрадалась ли она от холода, как предрекал Ричард, но Альруна явно голодала — то ли по своей воле, то ли нет.
— Что тебе тут нужно? — прошипела Альруна. — Ты пришла насладиться моими страданиями?
Гуннора покачала головой.
— Я пришла, потому что волнуюсь за тебя, — прошептала она.
Альруна нахмурилась.
— Ты не можешь быть милосердна. Ни один язычник не способен на милосердие, а ты все равно язычница.
Гуннора вздохнула, ее бросило в жар, пот заструился по телу, от вони нищих закружилась голова. Она не могла скрывать правду в этом лживом месте.
— Конечно, — признала датчанка. — Мне никогда не стать истинной христианкой. Но я приложу все усилия, чтобы весь мир считал меня такой. Ради моих сестер, ради сына, ради Ричарда, ради меня самой. А главное, ради моих родителей. Они хотели, чтобы мы жили тут в мире, не голодали, обрели счастье.
Взгляд Альруны смягчился.
— Зачем ты рассказываешь мне это?
— Чтобы и ты поверила, что нужно жить дальше, не оглядываясь на прошлое. Нужно смотреть в будущее. Мы не всегда получаем то, чего хотим, но мы не должны сдаваться. И иногда нам приходится предавать самих себя.
— Ричард прогнал меня. Как мне теперь жить дальше? — В голосе Альруны звучали упрямство и ненависть.
Гуннора понимала, что никакие грязные ноги не научат Альруну смирению. Дочь Матильды была достаточно умна, чтобы притворяться, но в то же время слишком горделива, чтобы стать одной из монахинь. Даже сейчас она вселяла тьму в души окружающих.
— Мы обе знаем Ричарда, — тихо сказала Гуннора. — Конечно, он злится на тебя, но у него переменчивый нрав. Он не сможет затаить злобу надолго.
— Ты не заслуживаешь его! Как ты можешь говорить о нем столь неуважительно?!
— Я вижу, кто он такой на самом деле. Я способна на это, потому и заслуживаю его любви, разве не так?
Альруна помолчала. Ей хотелось возразить, но она вынуждена была согласиться с Гуннорой.
— Ты его любишь? — вкрадчиво спросила девушка.
Гуннора пожала плечами.
— Любовь многолика. Лик твоей любви полнится жестокостью и отчаянием.
— Ты не ответила на мой вопрос.
— Потому что не на все вопросы есть ответы. Любит ли дерево землю, в которую пустило корни? Я не знаю. Земля кормит его. Ричард стал для меня такой почвой. И он меня не ограничивает. Конечно, моему деревцу приходится расти в таком направлении, что часть веток сгибается. Но пока что ни одна не сломалась.
— Это не любовь говорит в тебе, а рассудок, — громко сказала Альруна. В ее взгляде блеснуло удовлетворение.
Монахини и нищие взглянули в ее сторону, но слово «любовь» не привлекло их внимания. От любви не станешь ни сытым, ни чистым, ни смиренным.
Гуннора увела Альруну в угол, чтобы скрыться от посторонних.
— Я не лицемерка, — пробормотала она. — Ты говоришь правду. Мне хорошо с Ричардом, я скучаю по нему, когда он уезжает, но во мне не пробуждается болезненная тоска, когда его нет рядом. Чувства, которые связывают нас с Ричардом, не вызывают боли. Я даже немного завидую тому, что испытываешь ты.
— Моей боли? — опешила Альруна.
— Мне никогда не познать такой любви. Мне не покажется, что я вот-вот умру, потому что мужчина, которого я люблю, никогда не станет моим. Я знаю, каково жить без родителей. Я чувствовала себя одинокой, отринутой, беспомощной. Но мне никогда не понять, что чувствуешь ты. Я не смогла бы сохранить боль как драгоценное сокровище.
— Ты смеешься надо мной! — фыркнула Альруна.
— Нет, я говорю серьезно. Рубин — багряный, как кровь, пролившаяся после убийства. Но разве он не прекрасен?
Альруна помолчала. В ее взгляде больше не было злости, только холод. Она примирилась с тем, что Гуннора понимает Ричарда, но не собиралась изливать душу ненавистной сопернице.
— Ты так и не сказала мне, зачем приехала сюда, — холодно произнесла она.
Гуннора вздохнула.
— Мне не кажется, что тебе подходит жизнь в монастыре. Ты упрекала меня в том, что я не истинная христианка, но я думаю, что и ты слишком сильна, чтобы растратить свою жизнь на служение Господу.
— Но куда же мне пойти? Я не могу вернуться в Руан. — Впервые в голосе Альруны прозвучало отчаяние.
— Пока что не можешь. Поверь мне, пройдет время, и Ричард простит тебя. А до того тебе нужно пожить в покое и уединении, чтобы ты пришла в себя. И я знаю такое место. Конечно, жизнь там еще беднее, чем здесь. Ты будешь мерзнуть, иногда страдать от голода, носить простую одежду, которую никогда не отстирать. Но по крайней мере тебе не придется притворяться, будто твоя душа чиста, любовь к Господу огромна, а забота о нищих искренна. Там ты сможешь быть той, кто ты на самом деле. Оставайся там, сколько захочешь.
Альруна отвернулась, чтобы датчанка не увидела, как дрожат ее губы.
— Значит, ты действительно приехала, чтобы помочь мне, а не чтобы поглумиться над моим горем, — сдавленно пробормотала она.
— Ричард любит тебя как сестру. А я была бы благодарна любому, кто помог бы моим сестрам, что бы они ни натворили. И я уверена, что когда-нибудь Ричард будет благодарен мне за этот поступок. Он вновь увидит в тебе сестру.
Альруна молчала. Гуннора увидела, как дрожь перекинулась ей на плечи, охватила все тело. На мгновение датчанке захотелось обнять девушку, утешить ее. Но Гуннора сдержалась.
Когда Альруна повернулась к ней, ее лицо оставалось равнодушным.
— Ты очень любишь своих сестер, правда?
Гуннора кивнула.
— Значит, ты умеешь любить. Может быть, когда-нибудь ты полюбишь Ричарда. А может быть, ты любишь его уже сейчас.
— Да, но моя любовь никогда не будет такой сильной, как твоя. И такой чистой, какой она была до того, как ее осквернили разочарование и ненависть.
Альруна смотрела на пол, точно любовь выскользнула у нее из рук и теперь ее драгоценное сокровище оказалось где-то снаружи. Ей хотелось сохранить любовь только для себя, но великодушие Гунноры, предоставившей это чувство лишь ей одной, позволило Альруне отказаться от былой страсти.
— Если ты научилась любить, может быть, однажды я научусь не любить. Но чиста ли моя любовь… У нас при дворе выдувают бокалы из старых оконных стекол, потому что нашим стеклодувам неизвестны тайны этого ремесла и они не могут сделать новое. Поэтому все бокалы кажутся грязновато-желтыми. И все же из них можно испить ключевой воды или сладкого пряного вина. Можно и нужно!
Гуннора внимательно посмотрела на Альруну.
— Ты считаешь нас бокалами, а любовь — тем, что способно утолить жажду. Значит, когда любишь, даешь любимому то, в чем он нуждается. Тогда я действительно люблю Ричарда.
