Мать в эти дни оставалась равнодушной, будто та история с рунами нисколько не ужаснула ее. Да и Вивея не выказывала никаких тревог — разве что молилась чаще. В часовне с ней находились и другие монахи, в том числе и брат Реми, и брат Уэн.
Агнесса не знала, о чем ее мать говорила с герцогиней и попросили ли они о помощи капеллана Дудо, чтобы тот позаботился о молчании монахов. Как бы то ни было, герцогиню предупредили, и она могла
уничтожить все свитки, представлявшие опас
ность для Нормандии. Когда Агнесса видела тех двух монахов, они казались ей беспомощными и запуганными; они уж точно не пытались вновь проникнуть в комнату герцогини.
Иногда Агнессе казалось, что все это ей только приснилось. Однако она ничего не могла поделать
со
своим любопытством. Ей мучительно хотелось узнать, что же случилось. Но не только. В ней проснулось не просто любопытство, но и желание обрести власть. Она еще не знала, как понять это желание, не смогла бы озвучить его, но оно поселилось в ее душе. Если девочка чему-то и научилась в эти дни, так это тому, что знание дарит власть, что знанием можно разить врагов больнее, чем мечом. Меч был бы
слишком тяжелым для нее, но с любым знанием,
в этом Агнесса была уверена, она справится. Вот только никто не хотел взваливать груз знаний на ее хрупкие плечи.
Шел дождь. В тот день все были заняты приготов
лениями к возвращению в Руан. Воспользовавшись
этой возможностью, Агнесса прокралась в покои герцогини: та, насколько девочка знала, впервые за долгое время покинула свою комнату и отправилась на богослужение.
Агнесса, конечно, не думала, что свиток с рунами, который ее мать отдала герцогине, хранится здесь; едва ли ей удастся наткнуться тут на документ, привлекший внимание монахов, документ, хранивший другую тайну герцогини. Но девочка не могла удержаться. От одного взгляда на пергамент и чернила на столе у нее холодок побежал по коже.
Может быть, герцогиня писала те руны этим же пером?
Она сама раньше нечасто держала в руках перья — Агнесса только училась писать, используя доску и грифель. Рука сама потянулась к письменным принадлежностям. Когда Агнесса что-то писала, буквы у нее получались маленькими и кривоватыми, не то что у Эммы. Хотя почему-то она была уверена, что Эмме ни за что не запомнить руны. Но самой ей хотелось что-нибудь написать… Агнесса вспомнила одну из рун, увиденных на свитке.
Она осторожно взяла перо, но не успела дорисовать руну, когда сзади кто-то тихонько кашлянул. Оглянувшись, девочка увидела герцогиню — строгую, величественную, прекрасную. Скорбь не сломила ее, но состарила. И не только морщинки на ее лице стали глубже. Она почти поседела.
Герцогиня с упреком смотрела на Агнессу, но, едва завидев руну на пергаменте, побледнела.
— Что ты делаешь, дитя?
Агнесса никогда не слышала, чтобы герцогиня говорила так резко.
— Мне уже десять, я не ребенок, — упрямо заявила она.
Раньше она никогда не отважилась бы говорить с герцогиней в таком тоне.
— Ты не страдала от голода, не видела смерть, не спала под открытым небом в холодную ночь. Поверь мне, ты еще дитя. Радуйся же этому, — мягко сказала герцогиня.
Агнесса вынуждена была признать ее правоту, но не собиралась сдаваться.
— Ребенок не спас бы вас от коварства двух подлых монахов! — воскликнула она. — Это я их задержала, когда они проникли в ваши покои.
— Как сегодня проникла сюда ты, — улыбнулась женщина. — Но ты права. Твоя мать рассказала мне о твоем мужестве, о том, как ты спасла мои свитки. Раньше у меня не было возможности поблагодарить тебя за это, но я ценю твою помощь.
Всего несколько недель назад эти слова наполнили бы душу Агнессы гордостью, но сегодня этого ей было недостаточно.
— Ребенок ничего не узнал бы о ваших тайнах, — решительно заявила она.
Герцогиня больше не улыбалась.
— О чем ты говоришь? И почему ты написала эту… руну?
Агнесса вздохнула. Она слышала, что герцогиню
все считали очень умной женщиной, но сейчас почему-
то подумала, что сможет провести ее.
— Моя мать мне все рассказала. О том, что вы тогда сделали. И почему.
Она испугалась, что герцогиня раскроет ее наглую ложь, и тогда ей уж точно не получить ответа. Женщина покраснела. Похоже, она смутилась.
— Твоя мать тебе все рассказала? — крикнула она.
Нет, это было не смущение. А гнев.
Агнесса испугалась. «Я зашла слишком далеко», — подумала она.
И все же девочка кивнула. Герцогиня схватила ее за руку. Было так больно, что Агнессе захотелось признаться во лжи, сказать, что мать сохранила тайну герцогини. Но она сдержалась, отогнав угрызения совести.
— Ты никому не должна об этом рассказывать, никому! — Герцогиня все еще кричала. Она принялась расхаживать по комнате, успокаиваясь с каждым шагом. — А руны? Твоя мать умеет читать руны? Она научила тебя?
Удовольствие от того, что ей удалось вывести герцогиню из себя, сменилось смущением.
Женщина внезапно достала из-под накидки свиток и протянула его Агнессе. Руны, казалось, пустились в пляс на пергаменте.
— Ты знаешь, как называется каждая из этих рун? Знаешь, что тут написано?
Агнесса покраснела.
— Нет, — признала она. — Но я знаю обо всем остальном.
— Ты будешь молчать об этом! — Герцогиня судорожно сжала свиток. — Ты должна! А это… это я уничтожу раз и навсегда.
Агнесса прикусила губу. Она не собиралась признавать правду — что мать на самом деле ничего ей не рассказала. Любопытство пересилило стыд. К тому же Агнессе не хотелось вести себя словно ребенок, которым герцогиня ее и считала. Прежде чем она уничтожит свиток, Агнессе хотелось узнать эту тайну.
— Мне будет легче молчать, если я узнаю ваше видение того, что случилось, — пробормотала она.
Девочка дрожала, но стоило ей взглянуть на лицо герцогини, как она поняла, что наконец-то узнает правду.
Глава 12
966 год
Альруна не помнила, чтобы когда-нибудь так мерзла, как в эту ночь, когда она ждала приезда Арфаста. Да, она знала, что придется вновь ночевать в лесу, что они с Гуннорой не сразу доберутся до Агнарра, но была уверена, что не выдержит еще одну ночь здесь. И как только Гунноре удавалось жить тут все эти годы?
