– Всё-таки зря искусствовед с нами не поехал, – попенял Хрофт на недостачу в экспедиционном отряде квалифицированных научных кадров. – Хоть и размазня, а сгодился бы…
На сердолике, на восьмигранной миндалине, была вырезана древнееврейская надпись. Пушкин считал её каббалистической тайнописью. На русский язык её перевели ещё при жизни графини Воронцовой. «Тайнопись» означала: «Симха, сын почтенного рабби Иосифа-старца, да будет его память благословенна». Заметив, что Хрофт засмотрелся на неё, Джим сказал:
– Это граффити сделали по велению кого-то из крымских караимов. Такие перстни были у них в домашнем обиходе. К сокровищам Волконской Симха с Иосифом касательства не имеют.
– Сам знаю, – ответствовал Хрофт, продолжая разглядывать надпись.
Он сунул длинный, как медиатор, ноготь в один из прорезанных в сердолике завитков, надавил, и камень отделился от золотого ободка.
– Что ты наделал!
– Спокуха. – Хрофт отдал Рите сердолик. – Это возьми.
Под снятой драгоценной пломбой кольцо было зеленоватым. Как и предполагал Калитвинцев, золотое покрытие напылили на бронзовую основу.
– Здесь штырёк! – сказал Джим. – С зубцами.
– Отмычка от сокровищницы!
– Но сокровищницу мы так и не нашли.
Он протянул руку к сердолику. Хрофт со словами «Не лапай!» взял камень сам и, перевернув его, обнаружил на обороте восьмигранника какие-то строчки, махонькие, неразборчивые.
– Без микроскопа и не прочитаешь.
– Дай я! – Джим выхватил у него камень и, сдвинув очки на кончик носа, прочёл: – «Начни от первой, что со мною рядом. Второй зеницы кажут направленье. Затем взгляни скорей на матерь третьей – шаги тебе поможет счислить шуйца».
– Оп-ля! – то ли восхитился, то ли выругался Хрофт. – Такая, понимаешь, загогулина…
– Первая, вторая, третья… – Рита забрала у Джима сердолик, про себя перечитала написанное. – Это писали не караимы! Надо взглянуть на картину.
Джим положил на колени привезённый из России ноутбук и, когда загрузился «Windows», растянул на весь экран цветной JPG-файл с картиной «Последний день Помпеи».
– Дома я почитала литературу о том, как Брюллов писал это полотно. Видите курчавого мужичка с этюдником на голове? Вот он, у столба с пирамидкой наверху… Это автопортрет Брюллова. «Начни от первой, что со мною рядом…» Рядом с ним на картине девушка с кувшином. Вот вам и точка, с которой надо начинать поиск!
– Рядом с ним не одна девушка, а две, – приметил Джим. – И та, что слева, стоит ближе.
– Зато та, что справа, срисована с его пассии Юлии Самойловой. Брюллов использовал её в качестве натурщицы сразу для трёх героинь своих «Помпей». Разве вы не замечаете одинаковых лиц? Первая, вторая и третья! Идём на улицу Гробниц!
Они вернулись туда, откуда начали свою экскурсию по бездыханному городу.
– Брюллов работал, находясь спиной к воротам. Как по-вашему, где может быть столб с пирамидкой?
– Вон та халабуда очень похожа. – Хрофт смерил взглядом башенку с гранёным набалдашником. – Только там их штуки три, и все одинаковые.
– Девушка с кувшином стояла перед колонной, которая ближе к нам.
– Она стояла на ступенях! – Джим подошёл к каменной лестнице. – Здесь всё, как на картине. То самое место! Она стояла на второй ступеньке снизу, её ногу видно из-за туники патриция, который на картине повернулся к колонне и загораживает художника.
– Не уверена, что это патриций и что на нём туника.
– Не придирайся! – Джим хотел сказать, что Рита сегодня несносна, но сразу размяк. Не мог он сердиться на неё, такую желанную, ненаглядную и такую незаурядную!
Хрофт поставил ногу на вторую ступень лестницы, о которой они говорили. Прямо перед ним оказался какой-то чертог, позади – улица с растрескавшимися домами.
– Ок, начинаем отсюда. Ищите вторую.
Вторая помпеянка с ликом Юлии Самойловой отыскалась шагах в четырёх от первой. Недалеко от неё стояла коленопреклонённая третья. Возникли разногласия относительно того, как их нумеровать.
– «Затем взгляни скорей на матерь третьей…» Ту девушку, что стоит на коленях, обнимает женщина лет сорока, – рассуждал Джим, – а та, что бежит, сама обнимает двоих детей, с нею вместе муж или сожитель, никакой матери нет. Так что всё очевидно. Вот номер два, а вот номер три. «Второй зеницы кажут направленье…» Глаза её устремлены вправо. На картине это явный диссонанс, потому что справа ничего опасного нет: Везувий у неё за плечом, а стены, которые могут повалиться и придавить детей, слева… Стало быть, от второй ступеньки лестницы идём направо, через улицу.
– Там же дома!
– Между ними есть проход. Теперь считаем шаги.
– «Взгляни скорей на матерь третьей – шаги тебе поможет счислить шуйца». Открой ещё разок картинку.
Джим примостился на лестнице и раскрыл ноутбук. Изображение, о котором неотрывно думали все трое, сразу выскочило для обзора. Взгляды сошлись на сплетённых между собой фигурах, живописавших горе отдельно взятой семьи: женщина средних лет прижимала к себе двоих подростков – по всей видимости, сына и дочь, – а на лице её отражалась безутешность. Она вверила себя и своё потомство воле древнеримских богов, но уже знала, что фетиши, падавшие с крыш на головы её соплеменников, не помогут ни ей, ни кому-либо другому из гибнувших под вулканической лавиной. По правую руку от женщины стоял священник с посохом. На груди у него висел крест. По левую, среди разбросанной утвари, лежала на мостовой ещё одна женщина. Почти касаясь её разметавшихся прядей, валялись светец на высокой подставке и ящичек наподобие курительницы для благовоний. На нём проглядывали нанесённые литейщиком или чеканщиком стебли и цветки.
– С одной стороны крест, с другой – роза! – Рита провела пальцем водораздел по экрану ноутбука. На оси этого водораздела очутилась рука женщины, обнимавшей дочь. Последняя представляла собой третью портретную реинкарнацию Юлии Самойловой на картине Брюллова. – Шуйцей в старину называли левую руку. Вот она.
– Не вижу никаких патологий, – сказал Джим, увеличив рисунок при помощи зума. – Рука как рука. С пятью пальцами.
– На безымянном пальце кольцо. Точь-в-точь кольцо Веневитинова!
– Как по кольцу можно определить число шагов? – удивился Хрофт.
– Наверное, дело в его расположении. Если принять за аксиому, что пальцы на правой руке обозначают десятки, а пальцы на левой – единицы, то мы должны отсчитать от лестницы пятьдесят четыре шага. Надеюсь, латиняне не вели счёт пальцам с мизинца?
Соблюдая точность, Рита встала на вторую ступень и стала отмеривать шаги, двигаясь к противоположной стороне улицы. Она прошла мимо места, где у Брюллова была изображена пара вздыбленных коней, и остановилась перед проходом между домами.
