Снег возле пещеры сверкал: по зернистой поверхности пробегали цепочки искр, вспыхивали, гасли, снова вспыхивали... Ветер утих, сверху опускались редкие снежинки, каждая из которых светилась ярким отраженным светом - можно было подумать, что из поднебесья кто-то засевает землю крупицами золота. Коста поднял голову и обомлел. Сквозь слюдяную прозрачность морозного воздуха проступали узоры, каких он не видывал за всю свою богатую впечатлениями жизнь. Из мертвенной черноты небосклона проклюнулись светло-синие, окаймленные розовой бахромой цветы - распустились, срослись друг с другом широкими лепестками, и по тончайшим трепетным жилкам из одного цветка в другой стал. перетекать мерцающий сиреневый ток. Потом все смешалось, будто кто-то смял цветы прозрачной ладонью, и растеклось по небу, как расплавленное олово. В разные стороны побежали сверкающие змейки, которые стали плавно извиваться, сворачиваясь в кольца. Одна из них, самая длинная, захлестнула петлей побледневший месяц и сдавила так, что из него, как из перезревшей ягоды, потекли густые ручейки оранжевого сока. Или это уже мерещилось?..
Заглядевшись на сполохи, Коста перестал разбирать, где кончается реальность и начинается воображение. Сияние околдовало его, заставило на несколько коротких мгновений забыть обо всем остальном, а одна из змеек вдруг заскользила вниз, как рука, протянутая для пожа тия...
- Спасайся!.. садись на свое судно... спиритус... а не рассудком... так будет лучше и для тебя, и для тех...
Бессмысленная скороговорка, доносившаяся из пещеры, заставила Косту стряхнуть с себя волшебное очарование. Он вернулся к очагу, положил булаву на камни. Звуки, доносившиеся из уст Глеба, были уже почти неразличимы. Плечи его ходили ходуном, зрачки заволокло туманом. Коста осторожно уложил его на бок он не сопротивлялся.
- Поспи маленько. Я что-нибудь сделаю...
Что можно было сделать, Коста не знал - сказал просто так, для самоуспокоения. Глеб сжался в комок и впал в забытье.
На рассвете (если это был рассвет) Коста бросил в костер последние ветки и с булавой на поясе вышел из пещеры. Тьма только что рассеялась, но день в земле Тре был ненамного светлее ночи. Небо подернулось серой дымкой, и нигде - ни вверху, ни на горизонте - не было ни малейшего признака солнца.
Под ногами похрустывал снег. Коста шел по своим следам, оставленным ночью, а взгляд его безвольно катился по белому полотну, разостлавшемуся вокруг. Слева, из-под снеговых шапок, мрачно глядели скальные отроги, справа ластилось к берегу притихшее море.
Мороз безжалостно щипал щеки, заползал в рукава, прохватывал сквозь дырявый кафтан. Коста старался идти быстрее, но голод ослабил тело, и ноги шаркали по пороше, взвивая снежную пыль. Он дошел до того места, где скалы расступились в стороны, образуя извилистый проход. Вошел в него. Ступая по камням, добрался до леса. Здесь постоял, успокаивая дыхание и втягивая носом ледяной воздух. Как и предполагал, вдалеке, за березовым мелколесьем, разглядел темные ряды елок с узкими, прижатыми к стволам кронами. Слабый запах дыма, витавший над лесом, тянулся именно оттуда.
Коста сделал шаг и провалился в глубокий снег. Побрел по нему вперед, тяжело дыша и по-лосиному выдергивая ноги из сугробов. Теперь уже было не до холода - спина взопрела, а изо рта клубами повалил пар. Добравшись до ближайшей ели, он прислонился лбом к заиндевелому стволу, отдышался и пошел дальше. Лес встретил его напряженным безмолвием.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Холодное белое время Тальв распростерло над землей свои широкие крылья. Дух Света с золотым ликом покинул небосклон, и над заснеженными просторами повисла бледная луна, которую каждый день надкусывал злобный Огги. Ночь Страха окутала ламбины и ва-раки, накинула черное покрывало на вежи лопинов.
Старый Элльм не боялся Ночи. Он твердо верил в своего покровителя, небесного духа Сайво-Олмако, который питал его силой и в желтое время Чехч, и в белое Тальв.
Днем, когда Великому Аййку угодно было слегка разогнать темноту, Элльм вышел из вежи и стал горстями бросать в медный котел мягкий, как оперение гаги, снег. Потом он вернулся в вежу, сел на рогожу и поставил котел рядом с собой. Взгляд его устремился в угол, где стояла вырезанная из древесины кирре фигура Сайво-Олмако. Элльм щелкнул пальцами, и из-под ногтей вылетели искры. В пустом очаге, где не было ни Дров, ни хвороста, ни даже следов пепла, ярко вспыхнул огонь. Белесый дым потянулся в реппень, узкое отверстие в куполе вежи.
Элльм застыл в неподвижности, впитывая глазами блеск пламени. Так он просидел весь день и всю ночь. Только на следующее утро его душа вернулась в тело после блужданий по бескрайней тундре. Он стряхнул с себя оцепенение и подвесил котел над очагом. Огонь цепкой пятерней обхватил медное полушарие.
Огонь и вода - воплощение вечности, гармония противоположностей... Сайво-Олмако мог дать ответ на любой вопрос, но Элльм так и не решился спросить у него, почему человек может бесконечно долго смотреть только на две вещи: как горит огонь и как течет вода. В этом было что-то такое, что не давало Элльму покоя, но до сути чего он хотел добраться сам, без посторонней помощи. Зуд неразгаданной тайны он ощущал не только разумом и душой, но и телом - по коже пробегала мелкая дрожь.
Сзади, за его спиной, шумно отдернулась завеса из оленьей шкуры, прикрывавшая вход в вежу. Элльм услышал хриплое дыхание и, не оборачиваясь, проговорил:
- Здравствуй. Я ждал тебя.
- Как ты мог узнать, что я приду? - спросил вошедший голосом смертельно уставшего человека.
- Я видел каждый твой шаг и слышал каждое слово с тех пор, как ты ступил на берег земли Великого Аййка.
- Какой земли?
- Норманы называют ее Биармией, а руши - землей Тре.
- Ясно... И ты знаешь, кто я?
- Знаю.
Элльм наконец обернулся. У вошедшего были крутые плечи, лицо обросло густой бородой, и весь он был похож на медведя. Его рука напряженно лежала на рукоятке длинной палицы, висевшей у него на боку.
- Меня зовут...
- Тебя зовут Коста. Ты из великого племени руши.
- Руши? Пускай будет руши. Вообще-то я из Новгорода.
- Садись. - Элльм указал ему на свободное место.
- Некогда. Я не один.
- Твоего друга зовут Глеб. Он сейчас в пещере Арома-Теяле. Это опасное место, но мы заберем его оттуда.
- Он болен. Я боюсь, что он может...
- Теперь он не умрет.
Вода в котле готовилась закипеть. Элльм помешал ее деревянной палочкой.
- Ты говоришь на русском, как на родном, - сказал Коста. - Кто ты?
- Я нойд. Я могу говорить на любом языке, включая язык зверей и птиц.
- Вот как... Знавал я одного нойда.
- Тот, о ком ты подумал, - черный нойд. Его покровитель - Огги.
