Голос агрессора сорвался на сип, и я услышал, как он вопит: "пизда, пизда, пизда". Я несся по газону, когда он обернулся и, схватив ребенка за руку, попытался его поднять, но я бросился между ними и накрыл мальчика собой, как брезентом. Мужчина старался меня оттащить, но я впился рукой в сопло газонного разбрызгивателя так, что не сдвинешь. Мужчина стал пинать меня по ребрам.
— На, блядь! На! — приговаривал он.
Он разодрал на мне рубаху, силясь оторвать меня от малыша, крики которого усилились, донеслись до квартиры Филипы и разбудили спящего супермена. Не успел я моргнуть, как бородатого оттащили от меня и швырнули на его собственный автомобиль. Я увидел, как на него навалился Брайен, оказавшийся между им и мной, а рядом в нескольких футах скалится Тигр. Мужчина исходил пеной и пытался вырваться от Брайена, который был в два раза крупнее и в сто раз больше мужчина. И продолжал нависать над ним, прижимая его к машине. Прежде чем агрессору удалось ретироваться, Брайен вскинул ногу и врезал по дверце, оставив, как я позже осознал, вмятину тысячи на три долларов.
Кларисса подхватила на руки ревевшего сиреной сына. Прижала его голову к своей груди, и он постепенно успокоился. На месте происшествия наступила тишина, мы застыли в молчании наподобие живой картины, но было с первого взгляда ясно, что здесь стряслось нечто ужасное. Кларисса подошла ко мне, скорчившемуся на земле, и спросила, всё ли со мной в порядке. Я сказал:
— Да.
Она показала на иссиня-черноволосую женщину и сказала:
— Это моя сестра Лоррейн.
А я сказал:
— А это Брайен.
А Брайен возвышался поодаль, как роденовский Бальзак.
— Все целы? — сказал он.
— Да, — сказали мы все.
Потом Кларисса приподняла на руках ребенка и сказала:
— Это Тедди.
Тедди вытянул вверх руку с растопыренными пальцами и показал мне испачканную травой ладошку. Через дыру в рубахе Кларисса прикоснулась к моим ребрам.
— Ай, — сказал я. И порадовался, что подобрал идеальное слово для данного случая.
Убедившись, что Муссолини не следит за нашими перемещениями, мы, пятеро воинов, передислоцировались ко мне в квартиру. Брайен принял командование, и я спросил, не имеется ли у него "Красного быка", и — да, у него "Красный бык" имелся. Тут я спохватился, вдруг это ошибка; меня беспокоило, что "Красный бык" может быть опасен для Клариссы сейчас, когда ей больше всего хочется схватить ружье и разрядить его в того, кто напал на ее ребенка. Я решил установить за ней строгий надзор. Если бывает подходящий момент для пырейного коктейля с "кваалюдом", то он настал сейчас, но я давно уже пришел к выводу, что напитки с сюрпризом — идея плохая, на грани аморальности. Да и вообще, я нервничал из-за химического столкновения стимулятора и релаксанта и опасался, не вызовет ли это сочетание маленький взрыв прямо в банке.
Тедди ползал на четвереньках по моей квартире, изредка вставая и цепляясь ручками за подоконник. Брайен стоял как на часах и задавал вопросы вроде: "Кто был этот тип?" На которые никто толком не отвечал. Но я-то знал, кто это: злобный необузданный тиран, маниакально-подозрительный мелочный самодур, отец Тедди, бывший муж Клариссы. Этот брак вряд ли продлился долго, потому что она была еще молодая, ребенок совсем маленький, а муж — слишком свирепый, чтобы с ним ужиться. Я предполагал, что Кларисса ушла бы при первом проявлении его чудовищного норова, а он не стал бы этот норов таить, заполучив жену в собственность.
Сестра Клариссы, которая явно прилетела откуда-то, чтобы постеречь Тедди, пока не минует кризис, больше всех злилась на Муссолини, и она же отнеслась ко всему наиболее здраво — поносила его перед Клариссой и перечисляла все юридические и практические способы найти на него управу.
— Кларисса, я знаю, ты его ненавидеть не можешь, потому что он отец твоего ребенка, так что я буду ненавидеть его за двоих, — сказала она.
Кларисса неуловимо вздрогнула, и я увидел, что она замкнулась в себе. Она ушла в себя и занялась тем, чем должна заниматься мать — думать, как ей защитить Тедди. Размышляя, она оглядывала комнату, замирала ненадолго, прежде чем пошевелить головой или изменить позу. Когда ее посещала какая-то мысль, она реагировала физически — встряхивала головой; тревожно вскидывалась; сжимала губы. Наконец она прошептала:
— Домой я поехать не могу. Куда же деваться?
Лоррейн сказала:
— Можешь остаться у меня.
— Нет-нет, — ответила Кларисса. — Он знает, в какой ты гостинице.
Я сказал:
— Вы можете переночевать здесь. Все вместе.
Они посмотрели друг на друга и поняли, что это хорошая мысль.
* * *
Прошло несколько часов. Брайен спрятал машину Клариссы за домом на парковочном месте Филипы; ведь если Муссолини приедет еще раз, то, увидев на улице Клариссин автомобиль, он примется долбить во все двери, чтобы ее отыскать. Лоррейн и Кларисса собирались спать на моей кровати, Тедди — между ними. Я избрал для ночлега диван. Филипа пожертвовала нам пакет жареной курятины. Тигр, учуяв это, состроил мне дебильную алчущую ухмылку. Я протянул ему ножку и попытался в последний момент подменить ее припрятанным собачьим крекером, но одурачить пёсика не удалось, даже после того как я смазал крекер куриным жиром. Диван я превратил в кровать при помощи одеяла, позаимствованного у Тигра и покрытого широким валком собачьей шерсти.
С наступлением ночи у меня разыгрались нервы. Ложась спать, Кларисса, естественно, выключила свет в спальне, поэтому я не мог выключить свет в гостиной, а стало быть, мне предстояло спать при совокупной мощности освещения в 1125 ватт. Позже я заметил, что она оставила включенным ночник, и, значит, я мог выключить одну из пятнадцативаттных лампочек. Но и только. Мне предстояло спать в краю полночного солнца. Я лег ничком, зарылся головой в подушки. После пятнадцати минут ерзанья и притворства я услышал скрип двери и шаги в мою сторону. Рука Клариссы тронула моё плечо, и я перевернулся.
— Я просто хотела поблагодарить тебя.
— О, — сказал я. — Да что я сделал?
— Дэниэл, я лежала в постели и думала обо всем этом, и я поняла, что не смогу тебя больше лечить. Тебе не полагается это всё обо мне знать. Мне придется просить о замене.
— А что, эти правила относятся и к интернам? — спросил я, не теряя надежды.
— Даже более чем. Я должна проявить уважение к процедуре. Если я об этом не доложу, это будет серьезное нарушение.
Кларисса была матерью Терезой в моем лепрозории. Она мне сочувствовала. Я глядел, как шевелятся ее губы; слышал, как она дышит в паузах. Вблизи ее голос стал иным. Более глубоким, более гулким, как ветер над бутылочным горлышком. Вблизи ее красота утроилась. Волосы упали на лоб, рассеяли жесткий свет, падающий на лицо, смягчили тени. Ее рука безвольно лежала на диване, будто чужая ей, на внутренней стороне запястий кожа была такая белесо-бледная, что было видно, как им не хватает солнца.
