Как ни странно, но явный запах пороха в этой части праздника особого беспокойства у Виктора не вызвал. В своей реальности он уже привык к тому, что при каждом проявлении слабости России НАТО непременно лезет на Восток; но при этом ни немцы, ни англичане, ни французы, вообще никто из той части Европы, которая считает себя наиболее передовой и цивилизованной, не желает елозить мордой по грязи, стараясь при этом сохранить в девственной чистоте и смазке изделия все тех же Хеклера и Коха. В крайнем случае их устраивает вариант пустить ракету «воздух – земля» вне досягаемости ПВО демократизируемой ими страны, ничуть не задумываясь, поразит ли оная ракета военный объект или школу. Больше тротила – больше демократии. Но кто-то должен и контролировать территорию; остаются американские наемники и бывшие страны соцлагеря, национальное достояние которых прибрали так называемые иностранные инвесторы.
В отношении последних, размышлял Виктор, наверное, правильнее сказать, что это просто бывшие страны, потому что если национальное достояние прибрали, то и страны нет, а есть территория, есть местное население, которому определяют по общей глобальной ситуации те или иные условия выживания, и, наконец, есть так называемые политики, которых могут готовить в США, а то и вообще содержать за счет США. Это обходится дешевле, чем держать оккупационную армию, комендатуры и полицаев, да и вообще можно назвать строительством демократии. Обывателю бывшей страны можно внушить, как страшно над ним измывались русские, и довести его до точки кипения; особенно действуют на туземного обывателя рассказы о том, что его небольшой городок мог бы быть столицей мира, если бы не все те же русские дикари.
«Вот на таких лохах НАТО и собиралось выезжать в наши девяностые и, вероятно, здесь тоже».
Довершали праздничный пейзаж площадки, где демонстрировали рукопашный бой; впрочем, на таких праздниках это есть и у нас. Вообще-то в современной войне бойцы с обеих сторон уничтожают друг друга, чаще всего даже не видя друг друга, но если армия не учит бойца по команде проявлять агрессивность, это не армия. Где-то в стороне гостиницы «Турист», как обещали афиши, проводился даже «спортивный паркур», но идти туда уже не было времени.
«Ну, конечно, праздничег в целом скромнее, чем у нас, – оценивающе заключил Виктор, направляясь на другую сторону Кургана, – шествия по главному проспекту нету, митинг небольшой. Но есть фишки с новым оружием, и вообще, если тут Москва не одобряет местные нерабочие дни – а может, еще и экономии требует для всяких мероприятий, – то в целом зачет».
У подножия Кургана, под растяжкой «Война не окончена, пока не похоронен последний солдат» расположились поисковые отряды с ноутбуками, на которых могли найти каждому данные, где кто похоронен, принять заявление от родственников военнослужащих, чье место гибели еще не установлено, а также сообщить любые известные сведения о неустановленных воинских захоронениях.
В Средние века все было просто и ясно – вот поле битвы, и там лежат павшие воины. К временам Великой Отечественной полем битвы стала территория целого континента от полярных снегов до субтропиков; воин мог расстаться с жизнью где угодно, и найти его останки физически и захоронить порой становилось просто немыслимой задачей. Людей разрывало на куски снарядами, их тела несли реки при переправе и заглатывали болота, их накрывали каменистые обвалы, наконец, ни в каких бумагах не могло быть отражено, где встречали свой последний час многие из окруженцев. Виктора всегда бесил цинизм тех типов, которые стремились ткнуть в нос России – вот, дескать, какой у вас режим, как у вас относятся к солдатам, у вас до сих пор не всех погибших нашли. Любопытно, что если бы не погибшие, то многие из этих циников или их родители были бы пущены на удобрение для полей рейха; очевидно то, что ценой неимоверных жертв нашего народа не состоялось физически, каким-то образом для этих лиц свершилось в отношении их духовной сущности. Они мечтали стать удобрением и им стали. Но все-таки народы СССР дали этим особям шанс удобрением не быть.
У эстрады Виктор, естественно, очутился заранее – даму нельзя заставлять ждать – и занял, или, как говорили во времена его студенческой юности, «забил» два места на скамейке. На эстраде, как водится, проверяли аппаратуру, с положенным в этих случаях счетом в микрофон, взвизгами возбуда на весь парк и прочими радостями, доставляемыми зрителям вдовесок к концерту.
Инга появилась к началу выступления «Стожар» с прибалтийской пунктуальностью, все в том же строгом костюме и с пакетом, где на всякий случай лежал зонтик. Виктор предложил конфеты.
– Спасибо… – несколько смущенно ответила она, – какая прелесть! Это советские?
– Это брянские.
– Великолепно. Вы, наверное, от меня чего-то хотели?
– Просто хотел доставить приятное. А что, разве теперь конфеты предлагают, только когда что-то нужно?
– Нет, почему же… Просто вы мне там, на квартире, показались, как бы это сказать… застегнутым.
– Разве для того, чтобы доставить приятное даме, надо обязательно расстегиваться?
– Всегда, – невозмутимо ответила Инга, но тут же добавила: – В известном смысле.
…Читатель конечно же ждет от автора описаний номеров этого легендарной группы восьмидесятых, известной не только в городе партизанской славы, но и за его пределами. Но – увы! Виктор Сергеевич смотрел не столько на сцену, сколько на Ингу, раздумывая, как же подойти к вопросу о паспорте, и высочайшее мастерство исполнителей осталось для него за пределами внимания. Запомнился только гимн «Цвети, мой Брянск», исполненный в стиле «Пинк Флойд», и чарльстон в диксилендовом стиле.
К сожалению, на сей бесценный подарок любителям старого доброго софт-рока в программе было отведено всего час, а конфеты не бесконечны.
– Прогуляемся по парку? – спросила Инга, когда аплодисменты умолкли. – Здесь сохранилась прелесть дикого леса.
– Когда-то здесь прямо у дорожек росли грибы, – вспомнил Виктор и подумал, не говорил ли он эту фразу уже кому-то в других реальностях.
– Потрясающе! Вы знаете, этот парк, наверное, создавал романтик. Осенью особенно это чувствуется.
Действительно, мягкий шелест осин, нежившихся под желтком угасающего дневного светила, легкий холодок в лицо, мягкий ковер опавшей листвы на давно не метенной аллейке, и все это под загадочную вибрацию голоса Пиаф, под ее знаменитое «La vie en rose»
[12]
, – что может быть приятней? Особенно когда рядом идет симпатичная стройная дама.
– Сейчас самое красивое время нашей осени.
– Наверное. Такое впечатление, что город освободили только вчера… Однако праздник сделали несколько суховатым. Почти всем заправляют военные.
– Ну почему же? Например, фантастики и приключений я здесь заметил гораздо больше, чем встречалось на прилавках в мои студенческие годы.
– Печать идет навстречу спросу… А почему бы просто, как за рубежом, не печатать то, что читают? Без всяких планов и регулирования? Ну, оставив государственную цензуру произведений. Хотя на Западе нет предварительной цензуры, там есть судебная ответственность за то, что издают.
