— А местные?
— Местные, конечно, есть. Но с ними…
— Они же все это… черные? — смущаясь, спросил Антон.
— Черные, но это не главное, к этому я привык. С ними же не поговоришь вот так… Ну, ты понимаешь. Блин, здорово, что ты приехал. Побудешь немного? Я тебе такие места покажу!
Антон хотел было согласиться, но вспомнил, что все попытки последнего времени построить хоть какие‑то планы оборачивались даже не полной противоположностью этим планам, а витком еще более странных незапланированных событий. Поэтому ответил уклончиво:
— Это не совсем от меня зависит.
Как будто в подтверждение его слов со стороны джунглей донеслись выстрелы.
— Что это? — встрепенулся Антон и потянулся к пистолету‑пулемету.
— Твои, видать, объявились, — устало сказал Шулакет. — Работа, работа, и так целыми днями. Я в этом году еще ни разу не купался, веришь? Ладно, пойдем разбираться.
Он поднялся и, оставляя глубокие следы на мокром песке, пошел в сторону лагеря.
Антон вздохнул, бросил прощальный, как ему подсказывала интуиция, взгляд на залив, надел и застегнул бронежилет, подхватил «Витязя», прялку и направился вслед за другом детства.
43
В лагере он застал такую картину: пираты, спрятавшись за деревьями и кочками, редко стреляли куда‑то в сторону леса. Оттуда слушались такие же нечастые ответные выстрелы. Шулакет, ничуть не смущаясь стрельбы, зашел в сарай и, покопавшись там немного, вернулся с палкой, к которой была привязана серая драная тряпка, явно бывшая в прошлой жизни белой наволочкой. Так же спокойно он взобрался на перевернутую лодку и пару раз помахал этим флагом в воздухе. Стрельба тут же стихла, пираты начали лениво вылезать из укрытий, а из леса показались знакомые фигуры в камуфляже. Бойцы отряда «Тюлень» снимали шлемы, закуривали и брели к лагерю.
Встретившиеся пираты и спецназовцы напоминали если не однополчан, то как минимум старых деловых партнеров. Они хлопали друга по плечу, здоровались за руку. Закипела деловая активность. Полянка, еще недавно украшенная стулом с привязанным к ней дизайнером, превратилась в барахолку. Пираты потащили шкуры зебр, маски и фигурки черного дерева, тамтамы и прочий колоритный хлам. Спецназовцы щупали шкуры, торговались и расплачивались патронами, батарейками, фонариками и прочими расходными материалами.
— Это всегда у вас так? — спросил озадаченный Антон.
— Люди — они и в Африке люди, — философски ответил Шулакет. — И в Сомали. Для наших это работа. Для ваших тоже. Какой смысл стрелять‑убивать? Проще договориться. Еще и сувениров домой привезти.
— Это что же, твои бойцы на досуге фигурки из дерева вырезают?
— Да нет, все китайское, берем по дешевке, выдаем за народный промысел.
— Даже тут мухлюешь, Шулакет!
— Почему мухлюю? Ты думаешь, патроны эти российские, что ли? Тоже Китай. Все по‑честному. Пойдем к вашему командиру.
Николаич сидел под пальмой и наслаждался свежим кокосовым орехом, со всем уважением предоставленным ему вражеской стороной.
— А, — воскликнул он добродушно, — Серега! Опять озоруешь?
— Опять, — подтвердил Шулакет, тряхнув протянутую руку. — Как сам, Николаич?
— Помаленьку, — ответил командир и отхлебнул из ореха. — Как прошел прыжок, боец? — обратился он к Антону.
— Нормально, — буркнул тот, вспоминая, как бесцеремонно Николаич выпихнул его в люк.
— Ну и славно. А то мне показалось, ты занервничал. На вот выпей, отпустит, — он протянул Антону кокос.
Антон из вежливости отхлебнул из ореха, и в глазах у него потемнело.
— Что это? — выдохнул он.
— Коктейль «Доброе утро, Сомали!», — с удовольствием выговорил Николаич, наслаждаясь эффектом. — Кокосовое молоко, спирт, яд африканской гадюки. Хорошо от нервов. Ладно, теперь о делах наших, — продолжил он. — Как сегодня, Серега? Так врачей отдашь? Или опять танк взамен попросишь?
— Так отдам, — ответил Шулакет и подмигнул Антону. — Вот он нашел аргументы — один разоружил всю банду. Ваша взяла, сдаюсь.
— Да, Опушкин у нас герой. — Николаич отобрал у героя орех и хорошенько к нему приложился. — Вот удивляюсь я на тебя, Опушкин. По виду — типичный салобон. Вроде и не знает, с какой стороны к автомату подойти. А как до дела дойдет — впереди всех, в самом пекле. Не успеешь выйти на дисклокацию — он уже всех разоружил. А потому что никогда не суди бойца по внешнему виду! Правильно я говорю, Опушкин?
— Служу России, — промямлил Антон, мучаясь ощущением, что «Доброе утро, Сомали!» недоволен своей новой дислокацией.
Военно‑транспортный вертолет Ми‑26 поднял такой ветер, что казалось, в залив сейчас сдует всю пиратскую деревню, всю саванну и вот‑вот распахнутся те самые недра, исследовать которые много лет назад приехал романтичный прохиндей Сережа Шулаков. Но и пираты, и спецназовцы, казалось, давно привыкли к дискомфорту, который щедро дарит земле работающий винт Ми‑26. Тепло распрощавшись, одни полезли на борт, а другие, придерживая бейсболки, завороженно наблюдали за этим процессом. Освобожденные врачи гуськом проследовали по трапу в чрево воздушного судна. Шулакет хлопнул Антона по плечу.
— Хорошо посидели! — прокричал он и протянул другу маску шамана. — Сувенир!
— Спасибо! Будешь в Москве — звони! — прокричал Антон в ответ.
Одноклассники обнялись, и Антон поставил ногу на ступеньку.
— Ленку! — волнуясь, закричал Шулакет. — Ленку встретишь — привет передавай!
Антон показал ему большой палец и поднялся на борт.
Гостеприимная сомалийская земля съежилась до размеров грязно‑желтого пятна в иллюминаторе, возле которого сидел Антон, обняв прялку и думая о превратностях судьбы. Опять полет, опять перемещение в пространстве. Опять он — не он, не дизайнер интерьеров, а не пойми кто. Судьба в своих превратностях навязывала ему роли, которые он малодушно принимал, чтобы эти превратности наконец закончились, а выходило все еще хуже. То любовник Анжелики, то воришка, то спецназовец, то вообще какой‑то энергетический наследник. Где‑то там, далеко на севере его дожидалась милая, милая квартира‑студия, такая же белая, как некогда его совесть. И Дуня… Почти такая же милая и любимая, как квартира. Было ли все это подстроено судьбой, чтобы он познакомился с Дуней? Но разве ее, судьбу, поймешь? Антон никогда не верил в судьбу, считая ее так называемые знаки не более осмысленными, чем облака, иногда неизбежно принимающие форму утки или чайника. Но одно было понятно: если он хочет выйти из этой странной игры с неясными правилами, нужно для начала перестать подыгрывать.
Подошел Николаич и стал смотреть на него сверху вниз с пугающе‑отческой теплотой во взгляде. «Что еще?» — подумал Антон.
