Веб-сайт был весьма основательным, информативным, но сведения подавались без пафоса — безопасное убежище для беременных девочек-подростков, полный пансион, услуги консультанта, медсестра, проживающая с подопечными, и помощь в установлении контактов со службами усыновления. «С 1963 года» было написано под логотипом «Дома надежды». На что это похоже — забеременеть подростком и быть отправленной в приют в 1963 году? Джемма открыла блокнот и наметила, что нужно посмотреть сегодня — статистику по числу беременных девочек-подростков в Соединенных Штатах в шестидесятые и сейчас, процент подростков, отдающих своих детей на усыновление, по сравнению со взрослыми женщинами. И сколько юных матерей оставляют детей себе. Записывая вопросы, она обнаружила, что заполнила целых две страницы.
Все ли они хотят оставить своих детей? Как скоро некоторые из них понимают, что усыновление — решение их проблемы? Существовали более трудные вопросы, которые Джемма проработает, разобравшись с начальными данными. Пока о них не хотелось даже думать.
На главной странице сайта имелась фотография здания. Ничего не скажешь — выглядит привлекательно. Приземистый и широкий белый фермерский дом с огибающим его крыльцом. И табличка: ПОСТРОЕН В 1883 ГОДУ. На крыльце выстроились в ряд горшки с цветами, а под огромным тенистым деревом полукругом расставлены несколько шезлонгов. Для групповых встреч, догадалась Джемма. Допив чай и страстно желая съесть еще кусочек этого невероятного пирога, она заставила себя покинуть роскошный диванчик красного дерева для двоих с обивкой в блестящих морских звездах, как и покрывало в ее комнате.
Выйдя на крыльцо, она уселась на диван-качели, достала телефон и набрала номер «Дома надежды». Пять минут спустя Джемма условилась о встрече с директором — для интервью и знакомства с заведением; женщина сказала, что узнает у нескольких обитательниц, не захотят ли они поделиться своими историями для статьи, и обещала обсудить возможность предоставления контактной информации по бывшим подопечным, как недавним, так и получившим здесь приют десятилетия назад.
Едва Джемма открыла блокнот, чтобы набросать еще несколько вопросов, как зазвонил ее телефон. Александр.
— Я еду в суд, поэтому у меня всего несколько минут, но хотел проведать тебя, — сказал он. — Свежий воздух Мэна и очарование маленького городка еще не склонили тебя к переезду в Доббс-Ферри?
Он был непреклонен.
— Я пока не успела посмотреть распечатки, Алекс. У меня задание для «Бутбейских ведомостей» и…
— Джемма, ты же обещала! Так нечестно. Сегодня утром меня едва не сбило такси. Меня тошнит от этого города. Я хочу из него уехать.
— Алекс, я действительно не могу сейчас об этом говорить. У меня задание. А время моего пребывания здесь ограничено, поэтому мне нужно собрать кое-какие материалы.
— Послушай, Джемма, я упустил тот дом, на который отправил заявку, потому что предложил более низкую цену по сравнению с другими желающими, а набавить не могу, поскольку ты рассердилась. Мы переезжаем. У тебя нет работы, которая держала бы тебя в Нью-Йорке. Причин оставаться тут — нет. Мы прожили здесь с окончания школы, одиннадцать лет. Хватит уже.
Она вздохнула.
— Для тебя, но не для меня.
— Поэтому несчастным буду я, ты это имеешь в виду?
— Нет, я имею в виду, что в Доббс-Ферри более несчастной буду я. Ты хотел жить в Нью-Йорке, это была твоя мечта. И ты ее осуществил. Но переехав в Доббс-Ферри, я буду страдать — из меня начнет уходить душа, день за днем. Там я не буду знать, кто я есть, Алекс.
Нью-Йорк, где он учился в колледже и юридической школе, давно перестал быть его мечтой, и Джемма это знала. Года через три после женитьбы у них начались добродушные перебранки насчет Нью-Йорка, Джемма перечисляла его чудеса, а Алекс — многочисленные недостатки, на которые она почти не обращала внимания. Она рассказывала, как ребенком поднималась в лифте на крышу необычного дома своих родителей в Верхнем Уэст-Сайде, любовалась мерцающими огнями и чувствовала себя опьяненной открывающимися возможностями, многообразием мира, мечтами и надеждами. Когда семейная жизнь огорчала ее, а случалось это частенько, она поднималась на крышу и подпитывалась этим чудом.
Вечером в день третьей годовщины их свадьбы Алекс сказал Джемме, что у него для нее сюрприз, завязал чем-то глаза и повел из квартиры к лифту. Только когда он снял повязку, она поняла, что они не спустились, а поднялись вверх, на крышу их здания. Джемма ахнула. Александр поставил там столик под кружевной скатертью, с букетом цветов и двумя тарелками под крышками, как оказалось, с его фирменным блюдом — курицей с пармезаном и лингвини. Работал обогреватель, потому что стоял октябрь и вечерами было холодно, а старенький музыкальный центр играл их свадебную песню «Ты мой лучший друг» группы «Куин».
Он сделал все это для нее, потом усадил Джемму, сказал ей, что она поразительно красива и он счастлив, имея такую жену, и будет счастлив, где бы они ни жили. Они ели, пили шампанское и станцевали медленный танец, во время которого почти не двигались, потом спустились к себе и занимались любовью с такой страстью и нежностью, каких Джемма, пожалуй, и не помнила.
Это было всего два года назад. Ее дорогой Алекс, ее лучший друг, муж, создал для нее ту прекрасную ночь. Он говорил, что неважно, каков их брак в настоящий момент — много споров о том, где жить и когда обзаводиться ребенком, — их брак всегда будет ее Нью-Йорком, ее драгоценным камнем, ее чудом, ее возможностями. Они найдут выход.
Два года спустя все пошло совсем уж наперекосяк, отношения натянулись и завязались узлами.
— Ты же никогда не пробовала пожить в пригороде, Джемма! — рявкнул он. — Просто заявляешь, что ненавидишь его, поскольку это — не Нью-Йорк и ты якобы представляешь, какая там жизнь. А на самом деле и понятия не имеешь.
Джемма закрыла глаза, сожалея, что не может взмахнуть волшебной палочкой и исправить все это. Чтобы Алекс захотел того, чего хочет она. Чтобы она захотела того, чего хочет он. Если бы они могли просто прийти к соглашению!
Они могут препираться без конца. Все нормально, но Доббс-Ферри ей не подходит — она просто умрет там. Она это знала. Но и для него Нью-Йорк стал тем же самым. Может, она настолько же эгоистична, насколько эгоистичен, по ее представлениям, он?
Джемма сказала, что ей пора, и услышала его вздох. И представила мужа на улицах Нью-Йорка — вот он идет, прихватив по пути в суд стакан кофе, рядом визжащие тормозами такси, толпы людей, автобусные выхлопы бьют ему в лицо в душном манхэттенском воздухе. На секунду Джемма и в самом деле почувствовала себя эгоисткой. Если бы она могла найти место где-то посередине, решение для них обоих.
Она подставила лицо солнцу и попыталась выбросить этот разговор из головы. На подъездную дорожку свернул «субару» Джун, сзади, в розовом специальном креслице, закрепленном спинкой против движения, сидела ее малышка-племянница, дочка Изабел. Джун помахала рукой и взяла ребенка на руки, и снова Джемма попыталась при взгляде на младенца почувствовать то, что, похоже, испытывают большинство людей, глядя на маленьких детей — сердце сжимается, а потом начинаются ахи и охи, да можно ли ее подержать, и ты вдыхаешь сладкий запах малыша, ощущая огромное желание иметь собственного ребенка.
