– Каждый раз прихожу сюда, и каждый раз дух захватывает, – сказал Костя. – На хрен жить в городе, если тут все – и воздух, и жратва дармовая, и хоромы царские. Для себя строил?
– Нет, для тебя, – хмыкнул Антон.
– Я серьезно. Женат?
– Бог миловал.
– А кто, кроме тебя, здесь бывает? Друзья, подруги? Родственники?
– Тебе сразу все выложить или по порядку?
– Но ты же для чего-то его строил?!
Антон расхохотался:
– Костя, ты меня достал! Строил для того, чтобы никакую шваль не видеть, и, если крепко жизнь прижмет, сховаться и не высовываться.
– И никто не знает о такой землянке?
– Ты! Но если когда-нибудь кому-нибудь трепанешь, то и ты забудешь. – Крюков оглянулся, жестко поглядел на Костю. – Помни это, ладно?
Нина Пантелеева встретила Кузьмичева в дверях своего кабинета, проводила его в уютную комнатку отдыха. Строго одетая, бледная, сосредоточенная, она изящно сидела на кушетке, вопросительно и выжидательно смотрела на гостя.
– Есть новости? – поинтересовалась она.
– Есть. В ближайшие день-два будут результаты…
– Деньги я практически собрала.
– Два миллиона?
– Пока один. Завтра привезут второй.
– Думаю, деньги не понадобятся… – Сергей подсел к Нине поближе. – Кто должен привезти тебе недостающий миллион? Если не секрет, конечно.
– Секрет, – усмехнулась она. – Хотя это теперь уже не имеет значения.
– Ты продала акции? – Кузьмичев неотрывно смотрел ей в глаза.
– Пока еще не продала. Но продаю…
– За миллион?
– За миллион.
– Кому?
– Мне бы не хотелось называть конкретное имя.
– Почему?
– С одной стороны – это коммерческая тайна. С другой – ты будешь огорчен.
– Естественно. Потому что этот господин становится моим партнером. Часть акций у него, часть – у меня. Кто?
– Маргеладзе.
– Ты с ума сошла.
– Наверно. Но у меня не было другого выхода.
– Как минимум – ты могла посоветоваться со мной. В конце концов, предложить мне акции. Я бы их купил… Зачем ты это сделала, Нина?
Глаза Пантелеевой наполнились слезами.
– А как бы ты поступил на моем месте? Мне звонят, называют сумасшедшую сумму. Что, опять клянчить у тебя?
– Ты их у меня клянчила? По-моему, я их сам тебе дал без всяких условий.
– Знаю. Спасибо… Но на вторую подачку я не хотела рассчитывать.
Сергей взял ее руку, поцеловал.
– Ты должна поверить… Обязана сейчас мне поверить… Есть очень серьезная информация о похитителях. Не сегодня завтра их задержат и освободят твоего сына. Я не блефую, поверь.
– Я устала ждать.
– Сегодня, в крайнем случае завтра все закончится. Обещаю… – Он прижал ее ладонь к своему лицу. – И пожалуйста, приостанови затею с акциями.
– Часть бумаг я уже подписала.
– Больше не подписывай. По крайней мере до завтра. Заболей, исчезни, не отвечай на звонки. Маргеладзе не тот человек, которому можно верить.
Она обняла его, посмотрела в глаза:
– Мы уедем. Хорошо? Вернем Никитку и уедем. Я не могу и не хочу жить в этой стране. Здесь нельзя жить… А там будет хорошо. Деньги у нас есть… мой муж побеспокоился об этом. Они там, в надежном банке. Прошу, уедем отсюда!
Сергей печально усмехнулся, отрицательно покачал головой:
– Нет, не хочу. И не могу… Моя дочь сейчас одна. Без отца и без матери.
– Что с матерью? – Глаза Нины расширились.
– В тюрьме. Она убила человека.
– Боже… – прикрыла она рот ладошкой и повторила: – Боже… А девочка?
– Она в надежном месте. Пока в надежном. Поэтому, сама понимаешь. Кроме того, уйма всяких дел, проблем… Очень много дел, Нина.
– Понимаю, – тихо произнесла она. – Я тебя понимаю. Прости.
Грязнов и Виктор Сергеевич встретились в закрытом стеклянном павильоне Ботанического сада. Ходили туда-обратно по довольно длинной аллее, негромко разговаривали.
– Ваш король оказался не только дутым, но и битым, – сказал Грязнов.
– С чего вы взяли, что он мой? – спросил Виктор Сергеевич.
Тот улыбнулся:
– Разведка донесла.
– Меняйте разведчиков, дорогой… Их тоже следует иногда отправлять на заслуженный отдых.
– Мы с вами давно уже не мальчики, и довольно болтаться в качестве бесплатного приложения то возле одного проходимца, то возле другого. Еще год-два, и мы с вами рискуем превратиться в анекдотические фигуры: пены много, а осадка – ноль… Я предлагаю объединиться, как в лучшие времена, и поработать на наиболее очевидную фигуру. И в итоге победить!
– Вы имеете в виду…
– Да, я имею в виду Маргеладзе, – не дал закончить мысль собеседнику Грязнов. – По моему анализу, он более перспективен.
– В чем?
– В наших интересах. Во-первых, он более глуп и амбициозен, чем Кузьмичев. Во-вторых, его слишком плотно взяло в кольцо «кавказское окружение». И иметь рядом хотя бы пару славянских лиц для него было бы благом. И третье… – Грязнов помолчал, взвешивая это «в-третьих». – Как ни странно, его проще убрать.
– Вы хотели сказать, отодвинуть?
– Именно убрать. Я имел возможность последнее время понаблюдать за стилем его работы и вдруг обнаружил, что самое ближайшее окружение – даже родственники! – просто ненавидят его. За деспотизм, жадность, непредсказуемость, жестокость.
– Любопытное наблюдение, – усмехнулся Виктор Сергеевич. – Убрать… А что потом?
– Свято место пусто не бывает. Найдем замену. Хотя бы новое лицо в его окружении – племянник по имени Шалва. Абсолютное дитя гор, но по стремлению к власти переплюнет даже собственного дядю. Вахтанг, кстати, чувствует это и держит его в черном теле.
– Крайне любопытно и неожиданно, – повторил Виктор Сергеевич. – Надо думать.
– Думать некогда. Времени в обрез, – сказал Грязнов.
– Вы собираетесь умереть?
– Тьфу-тьфу, типун вам на язык… Я еще послужу нашей России. Кстати, – он вопросительно посмотрел на Виктора Сергеевича, – как вы вообще относитесь к такому понятию, как патриотизм?
– Замечательно отношусь! – улыбнулся тот.
– Ответ не только банальный, но и в какой-то степени оскорбительный. К патриотизму нельзя относиться замечательно. Надо быть или патриотом, или тварью.
