Вновь обратились к миссис Осборн, был предложен и после короткого обсуждения назначен окончательно день на следующей неделе. Том заявил, что намеревается пригласить еще нескольких друзей — Оливеров, Монфоров, Стэнли и семейство Ховардов; миссис Мэддокс попросили уведомить о предстоящем путешествии двух ее сыновей; уговорились насчет экипажей, кто с кем поедет; решили, какие будут закуски; словом, обговорили все мало-мальски значительные вопросы.
Сьюзен слушала беседу рассеянно, зная, что кто бы ни поехал на пикник, ей уж точно не придется участвовать в общем веселье.
ГЛАВА 6
На следующий день Сьюзен получила письмо от своего брата Уильяма — подобные радостные события случались не часто.
Дети в семействе Прайс никогда не были избалованы чрезмерным вниманием своей матушки. Миссис Прайс — равнодушная, вялая, ленивая, не наделенная глубоким умом особа — походила на свою сестру леди Бертрам во всем, кроме достатка. Окруженная богатством и довольством, она тоже с радостью лежала бы на диване целыми днями, плетя бахрому, однако, к несчастью, еще в юности вышла замуж за морского офицера, человека вспыльчивого нрава, с грубыми привычками, совершенно лишенного честолюбия. В их убогом, неуютном портсмутском доме всегда царили теснота, беспорядок и запустение. Обойденные родительской заботой дети Прайсов росли в небрежении и, предоставленные сами себе, взрослели, по мере сил выбирая для себя занятия и промыслы.
В действительности сэр Томас Бертрам сделал для юных Прайсов больше, нежели родной отец: его стараниями Уильям и Сэм поступили во флот корабельными гардемаринами, он выхлопотал для Джона должность на государственной службе, оплатил школьное обучение младших мальчиков, взял к себе в дом десятилетнюю Фанни, а затем и Сьюзен, когда той исполнилось четырнадцать. Иными словами, отпрыскам семейства Прайс было за что благодарить своего дядюшку.
Всегда раздраженная, утомленная вечными хлопотами, миссис Прайс уделяла своим чадам мало душевного тепла; обделенные материнской любовью дети были нежно привязаны друг к другу. Между Фанни и Уильямом, старшими в семье, с давних пор установилась особая родственная и дружеская близость, пока позднее Фанни не отослали в Мэнсфилд, а Уильям не поступил на морскую службу; подобно им, Джон и Сьюзен всегда считались добрыми друзьями. Когда Джон уехал в Лондон, Сьюзен тосковала по нему; вдобавок, к вящему ее огорчению, унаследовав леность своей матушки, тот не часто утруждал себя перепиской с сестрой, ограничиваясь одним-двумя посланиями за три года. Вот уже полтора года, как он не давал о себе знать; Сьюзен опасалась, что молчание брата объясняется трудностями, которыми полна его жизнь в столице. Что же до Уильяма, тот писал исправно, рассказывая о всевозможных морских приключениях в простой, но выразительной, живой манере, что делало его послания чрезвычайно занимательными. Письма эти большей частью предназначались Фанни, впрочем, в последние годы, с тех пор как Сьюзен поселилась в Мэнсфилде, Уильям неизменно прибавлял несколько строк «милой сестрице Сью». Однако на сей раз послание было адресовано самой Сьюзен.
«Зная, что Фанни еще не возвратилась из-за границы, я обращаюсь к тебе, дорогая Сью, — писал он. — Поздравь меня! Я наконец произведен в капитаны и на будущей неделе должен прибыть в Лондон, чтобы получить в адмиралтействе свой патент и предписание. Мне также надобно будет найти время для визита к стряпчему, поскольку покойный дядюшка по щедрости своей отписал мне две тысячи фунтов, чего я вовсе не ожидал. Мое изумление и радость не выразить словами; я безмерно признателен сэру Томасу и более всего желал бы видеть его во здравии, дабы излить свою благодарность. Великодушный дядюшкин дар послужит мне немалым подспорьем, позволив приобрести приличную обстановку и обмундирование — капитану надлежит одеваться, как подобает его рангу, а каюта его должна быть достойно меблирована, иначе офицеры не станут его уважать. Я ломал себе голову, как разрешить это затруднение, даже располагая тридцатью фунтами наградных за последнее наше сражение; но теперь благодаря дядюшкиной щедрости смогу обзавестись всем необходимым, не стесняясь в средствах. Есть и другая новость: мне полагается двухнедельный отпуск. Пока «Цапля», нуждавшаяся в починке, стояла на верфи в Портсмуте, я мог видеться с матушкой, отцом и малышами, а потому без колебаний обращаюсь к тебе с просьбой: узнай, пожалуйста, нельзя ли мне провести часть времени в Мэнсфилде. Будь так добра, спроси тетушку и кузена Тома, примут ли они меня. Возражений с твоей стороны я не опасаюсь…
Твой любящий брат Уильям Прайс».
Не помня себя от радости, Сьюзен сообщила леди Бертрам об успехах Уильяма и осведомилась, можно ли ему погостить в Мэнсфилде.
— Уильям? Ах, ну конечно же, старший сын моей сестры. Славный, достойный молодой человек; помнится, в прошлый его приезд в Мэнсфилд сэр Томас был совершенно им очарован. Сэр Томас еще сказал, что Уильям сторицей вознаградил нас за наши благодеяния… как, разумеется, и надлежало. Я дала ему десять фунтов перед его отъездом… По правде сказать, надобно ли удивляться, что он столь многого добился?
— Вы не возражаете, сударыня, если я напишу, что он может приехать? — спросила Сьюзен, несколько озадаченная тем, что леди Бертрам, казалось, считала главной причиной повышения Уильяма по службе те десять фунтов.
— Нет, душенька, нисколько. Но тебе следовало бы также спросить твоего кузена Тома. Том бывает весьма недоволен, когда дела решаются без его участия.
Прекрасно сознавая это, Сьюзен твердо намеревалась получить дозволение Тома.
Она нашла кузена на выгоне, когда тот объезжал молодого, недавно купленного жеребца; Том рассчитывал подготовить коня к зимнему охотничьему сезону. Заметив подошедшую к ограде Сьюзен, он повернул коня и легким галопом направился к ней; еще не объезженный жеребец при виде девушки в белом платье сердито заржал, шарахнулся в сторону и взвился на дыбы, затем завертелся, вскидывая круп и брыкаясь. Кое-как его усмирив, Том спешился, передал поводья конюху и подошел к кузине, чтобы узнать, что ей надобно.
— Не слишком ли норовист твой жеребец, Том? — взволнованно воскликнула Сьюзен. — Я видела, как он укусил конюха Джона и пытался лягнуть тебя.
— Ах, оставь, кузина Сью! Не рассуждай о вещах, превосходящих твои понятия, и предоставь мне распоряжаться моими лошадьми. Помилуй, я не вижу у Фараона ни малейшего изъяна. Он игрив, горяч, не прочь пошалить, только и всего. К сентябрю из него выйдет превосходная лошадь для охоты; к тому времени я покажу ему, кто здесь хозяин, и отучу от всяческих глупостей.
Сьюзен благоразумно воздержалась от дальнейших замечаний о повадках Фараона и, вручив кузену письмо Уильяма, осведомилась, не станет ли Том возражать против приезда ее брата. Но Том и не думал протестовать, лицо его просветлело.
— Кузен Уильям? Превосходно! Я не видел его целую вечность. Он чудный малый. Произведен в капитаны? Прекрасная новость; надо думать, в самом скором времени он сделается адмиралом и вознесется много выше нас, бедных обитателей мэнсфилдского захолустья. Конечно, кузина, скорее напиши к нему, пусть поскорее приезжает и остается здесь, сколько ему вздумается. И вот еще что… если бы он смог приехать до четверга, то отправился бы вместе с нами в Стэнби-Кросс и в Истон-Вуд. Твой брат — отличный наездник; помню, в прошлый свой приезд он отменно вышколил моего вороного Султана; Уильям мог бы взять себе моего чистокровного жеребца, а я поскакал бы на Фараоне.
