– Почему?
– Почему?
Я измерил его взглядом. Кажется, он низковат для своего возраста? По сравнению с ростом мозгов у него было много. Рыжие волосы и веснушки, возможно, не будут достоинствами в глазах дам, но ведь это мода, которая приходит и уходит.
– Ну, если ты спрашиваешь меня, то я бы сказал, что ты – ответ Финнмарка на Мика Джаггера.
– Чего-о?
– На Джеймса Бонда.
Он непонимающе уставился на меня.
– На Пола Маккартни? – сделал я еще одну попытку.
Реакции не было.
– Битлз. «She loves you, yeah-yeah-yeah».
– Не очень-то из тебя хороший певец, Ульф.
– Это точно. – Я открыл топку печи, сунул в нее влажную тряпку и натер мокрым пеплом блестящий прицел на винтовке. – А почему ты не в летнем лагере?
– Папа на ловле сайды, мы должны его дождаться.
Что-то случилось, какая-то морщинка в уголке губ, что-то не так. Что-то, о чем я решил не спрашивать. Я посмотрел на прицел. Теперь, надеюсь, он не будет отражать солнечные лучи, и когда они придут, то не поймут, что я лежу и целюсь в них.
– Давай выйдем на улицу, – предложил я.
Ветер сдул комаров, и мы сели на солнышке у стены. Когда мы показались, олень отошел подальше. Кнут захватил с собой нож и веточку и тут же начал ее строгать.
– Ульф, а Ульф…
– Тебе не обязательно произносить мое имя всякий раз, когда ты захочешь что-нибудь спросить.
– Хорошо, но, Ульф…
– Да?
– Ты потом напьешься в стельку?
– Нет, – соврал я.
– Хорошо.
– Ты беспокоишься обо мне?
– Просто мне кажется глупым, что ты попадешь в ад и будешь…
– …гореть в огне?
Он рассмеялся, поднял веточку и начал насвистывать.
– Ульф…
Я удрученно вздохнул.
– Ты что, ограбил банк? – спросил он.
– С какой такой стати ты это решил?
– Ты носишь с собой большие деньги.
Я вынул пачку сигарет и повертел ее в руках.
– Путешествовать дорого, – сказал я. – И у меня нет чековой книжки.
– И пистолет в кармане.
Я покосился на него, пытаясь прикурить сигарету, но ветер не давал пламени разгореться. Значит, мальчишка проверил мои карманы, перед тем как разбудить меня в церкви.
– Если у тебя есть наличные и нет чековой книжки, надо быть осторожным.
– Ульф…
– Да?
– Врешь ты тоже не особенно хорошо.
Я рассмеялся и спросил:
– А чем будет эта веточка?
– Румпелем, – ответил он, продолжая строгать.
С уходом мальчишки стало спокойнее. Ясное дело. Но я чувствовал, что не стал бы возражать, даже если бы он побыл подольше. Он неплохо меня развлекал, этого у него не отнимешь.
Я сидел в полудреме. Сощурившись, я увидел, что олень снова подошел ближе, наверное, уже привык ко мне. Он казался таким одиноким. Обычно думают, что в это время года олени жирные, но этот был тощим. Тощим, серым, с бесполезно большими рогами, которые в свое время наверняка привлекали к нему самок, а теперь только мешали.
Олень подошел так близко, что я слышал, как он жует. Он поднял голову и посмотрел на меня. Олени плохо видят, зато хорошо чуют. Он принюхивался ко мне.
Я закрыл глаза.
Сколько же времени прошло с тех пор? Два года? Год? Парня, которого мне предстояло устранить, звали Густаво. Я нанес удар ранним утром. Он жил один в маленьком, всеми забытом домике, затерявшемся между большими имениями в районе Хумансбюен. Ночью выпал свежий снег, однако днем обещали потепление, и, помнится, я подумал, что мои следы растают.
Я позвонил в дверь и, как только он открыл, приставил пистолет к его лбу. Он стал пятиться, я шел за ним. Я закрыл за нами дверь. Пахло куревом и подгоревшим жиром. Рыбак рассказывал, как недавно обнаружил, что один из его постоянных сотрудников, уличный дилер Густаво, утаивает деньги и наркоту. Моим заданием было застрелить его, вот так просто. И если бы я сделал это там и тогда, все сложилось бы иначе. Но я совершил две ошибки: я посмотрел ему в лицо и позволил ему говорить.
– Ты меня сейчас застрелишь?
– Да, – сказал я, вместо того чтобы выстрелить.
У него были собачьи карие глаза и жидкая бороденка, уныло свисавшая с уголков губ.
– Сколько тебе платит Рыбак?
– Достаточно.
Я начал жать на курок. Одно его глазное яблоко задрожало. Он зевнул. Я слышал, что собаки зевают, когда нервничают. Однако курок не поддавался. Нет, не так, это палец не поддавался. Черт. В коридоре позади Густаво я увидел полку, на ней лежала пара варежек и синяя шерстяная шапка.
– Надевай шапку, – сказал я.
– Что?
– Шерстяную шапку. Натяни ее на лицо. Немедленно. Или…
Он выполнил мой приказ и превратился в синюю мягкую кукольную голову без лица. Он по-прежнему казался несчастным: под футболкой с логотипом «Ессо» вырисовывалось круглое пузо, а руки безвольно висели вдоль тела. Только бы не видеть его лица. Я прицелился в шапку.
– Мы можем все разделить, – зашевелился рот под шерстяной тканью.
Я нажал на курок. Я был совершенно уверен, что нажал на курок. Но я не мог этого сделать, потому что все еще слышал его голос:
– Если ты позволишь мне уйти, то получишь половину денег и амфетамина. Это только наликом девяносто кусков. И Рыбак ничего не узнает, потому что я навсегда исчезну. Уеду за границу, заведу новые документы. Клянусь.
Мозг – это удивительное, необыкновенное изобретение. В то время как одна часть мозга осознавала, что это идиотская, опасная для жизни мысль, вторая выполняла расчеты. Девяносто тысяч. Плюс премия тридцать тысяч. Плюс мне не придется убивать этого парня.
– Если ты снова здесь появишься, мне конец, – сказал я.
– Тогда нам обоим конец, – ответил он. – Пояс для денег в придачу.
Черт.
– Рыбаку нужен труп.
– Скажи, тебе пришлось от него избавиться.
– Почему?
Шапка молчала. Прошло секунды две.
– Потому что на нем были улики против тебя. Ты собирался застрелить меня в голову, но пуля не вышла из черепа. Это легко представить, если посмотреть на твой игрушечный пистолетик. Пуля застряла в голове, и она может привязать тебя к убийству, потому что эта игрушка уже проходила по одному эпизоду. Поэтому ты перенес мой труп в машину и утопил меня в Бюнне-фьорде.
