Уголком глаза я заметил, как двое убийц повернулись друг к другу и начали перешептываться. Я положил руку на рукоятку пистолета и вынул оружие из-за пояса. Я поднялся. Стрелять надо сейчас, пока они не повернулись ко мне, тогда не придется смотреть им в лицо.
– …Хуго Элиассена, который вышел в море, несмотря на неблагоприятный прогноз погоды, чтобы ловить сайду, по его словам. Или чтобы скрыться от своих неразрешенных проблем.
Я снова опустился на скамейку и засунул пистолет за пояс брюк.
– Будем надеяться, что он, как христианин, упал на колени в своей лодке и молил о пощаде, молил о прощении, вымаливал разрешение войти в Царствие Небесное. Многие из вас знали Хуго лучше меня, но те из вас, с кем я разговаривал, уверены, что он именно так и поступил, потому что он был богобоязненным человеком, и я думаю, что Иисус, пастырь, услышал его и забрал домой, в свое стадо.
Только сейчас я услышал стук своего сердца: оно билось так сильно, будто хотело вырваться из груди.
Голос снова начал петь: «Большое стадо видим мы».
Кто-то протянул мне раскрытый псаломник Ландстада
[4]
, ткнул в желтую страницу и дружелюбно кивнул. Я вступил со второго куплета. С полным облегчением и с благодарностью восхвалял я Провидение за то, что мне позволено пожить по крайней мере еще немного.
Я стоял перед церковью и смотрел вслед черному пикапу, увозившему гроб.
– Да-да, – сказал подошедший ко мне пожилой мужчина. – Мокрая могила лучше, чем никакой могилы.
– Мм.
– Значит, это ты живешь в охотничьей хижине, – продолжал он, прищурившись и глядя на меня. – Ну и как, куропатки попадаются?
– Не часто.
– Ну да, иначе мы бы слышали выстрелы, – сказал он. – В такую погоду звук хорошо разносится.
Я кивнул:
– А почему на катафалке ословские номера?
– Да это все Аронсен, воображала. Купил машину в Осло и думает, что это круто.
Лея стояла на церковной лестнице вместе с высоким светловолосым мужчиной. Очередь соболезнующих вскоре иссякла. Еще до того, как машина скрылась из виду, Лея сказала:
– А теперь приглашаю всех к нам на кофе и поминки. Спасибо всем, что пришли, и хорошей дороги домой.
Мне почудилось что-то очень знакомое в том, как она стояла рядом с этим мужчиной, будто я уже видел такую картину раньше. Налетел порыв ветра, и высокий мужчина слегка качнулся.
– А кто это стоит рядом с вдовой? – спросил я.
– Уве? Это брат погибшего.
Конечно. Свадебная фотография. Ее наверняка сделали именно на этом месте, на церковной лестнице.
– Брат-близнец?
– Близнец абсолютно во всем, – подтвердил пожилой мужчина. – Ну что, пойдем выпьем кофе с тортом, а?
– Вы не видели Маттиса?
– Которого Маттиса?
Значит, их несколько.
– Ты имеешь в виду Спирто-Маттиса?
А вот таких вряд ли несколько.
– Он, должно быть, сегодня на свадьбе Мигаля у Чеавччагеади.
– Что-что?
– Это за долиной Транстейнена
[5]
. – Он махнул рукой в сторону моря, где, насколько я помнил, находилась пристань. – Там язычники поклоняются своим богам. Бррр! Ну что, пошли?
Мне показалось, что в наступившей следом тишине я услышал барабанный бой и музыку. Шум. Алкоголь. Женщины.
Я повернулся и увидел спину Леи – она уже шагала по направлению к дому. Она крепко держала за руку Кнута. Брат погибшего и другие молчаливой процессией шли за ними, но на некотором расстоянии. Я провел языком по нёбу. Во рту все еще было сухо после сна и из-за сильного испуга, а может быть, от всего выпитого.
– Немного кофе было бы прекрасно, – сказал я.
Сейчас, когда дом был наполнен людьми, он выглядел совсем иначе.
Я, кивая, проходил мимо незнакомых людей, провожавших меня взглядами и незаданными вопросами. Казалось, что все остальные присутствующие знают друг друга. Я нашел Лею на кухне, где она нарезала торты.
– Соболезную, – сказал я.
Она посмотрела на мою протянутую ладонь и переложила нож в левую руку. Нагретый солнцем камень. Твердый взгляд.
– Спасибо. Как тебе живется в хижине?
– Спасибо, хорошо, я как раз собираюсь туда. Я просто хотел выразить свои соболезнования, поскольку не успел сделать этого в церкви.
– Не надо сразу уходить, Ульф. Попробуй торт.
Я взглянул на торт. Я не люблю торты. Никогда не любил. Мама называла меня удивительным ребенком.
– Да, да, – сказал я. – Спасибо тебе.
Следом за мной в кухню устремились другие, и, взяв блюдце с тортом, я отправился в гостиную, где в конце концов остановился у окна. Ощущая на себе чье-то молчаливое настойчивое внимание, я принялся разглядывать небо, словно интересовался, будет ли дождь.
– Мир тебе.
Я обернулся. Если не считать седой пряди у виска, у стоящего передо мной мужчины были ее черные волосы и ее прямой мужественный взгляд. Я толком не знал, что ответить. То же «мир вам» прозвучит фальшиво, «привет» – чересчур неформально, чуть ли не нагло. Поэтому я вымученно произнес «доброго дня», хотя такое радостное пожелание совсем не соответствовало ситуации.
– Я Якоб Сара.
– Юльф… э-э, Ульф Хансен.
– Мой внук говорит, что ты умеешь шутить.
– Правда?
– Но он не может сказать, кто ты по профессии. И что ты делаешь здесь, в Косунде. Только то, что у тебя винтовка моего зятя. И что ты неверующий.
Я бесстрастно кивал; такое кивание не подтверждает и не опровергает сказанного, просто показывает, что вы слышите говорящего. Запихав в рот большой кусок торта, я выиграл несколько секунд на размышление. Я продолжал медленно жевать и кивать.
– И это не мое дело, – говорил мужчина. – Это, как и то, сколько ты собираешься здесь пробыть. Но вот что я вижу наверняка – тебе нравится «Княжеский» торт.
Он пристально смотрел мне в глаза, пока я с трудом глотал. Потом он положил руку на мое больное плечо.
– Помни, молодой человек: милость Божья не знает границ. – Он сделал паузу, и я почувствовал, как тепло его ладони проникает сквозь материю прямо в мою кожу. – Почти.
Он улыбнулся и ушел беседовать с другими скорбящими, и я слышал, как они бормочут «мир тебе».
– Ульф…
