– Да. Я собирался поехать с ней в Альту. И обратно. Ну, то есть это она берет меня с собой. Она захотела сама вести машину.
Я сглотнул. Я надеялся, что не создал ей проблем, что женщине не грех вести машину, в которой сидит мужчина. Что-то в этом духе.
– Я знаю, что вы собираетесь в Альту, – сказал он. – Лея прислала к нам Кнута. В Альте дьявол крепко стоит на ногах. Я-то знаю, я там бывал.
– Мы возьмем с собой святую воду и чеснок.
Я быстро улыбнулся и тут же пожалел об этом. В его лице ничто не изменилось, только в глазах в ту же секунду погасла искра, как будто там, в глубине, кувалдой ударили по камню.
– Прошу прощения, – сказал я. – Я всего лишь человек, который проезжал мимо, и вскорости вы от меня избавитесь и все снова будет как прежде. Чего вы, очевидно, и хотите.
– Ты уверен в этом?
Не знаю, хотел ли он спросить, уверен ли я, что все будет как прежде или что они этого хотят. Единственное, что я знал, – я больше не хотел продолжать этот разговор.
– Я люблю этот край, – сказал отец Леи, поворачиваясь к окну. – Не потому, что он щедрый и гостеприимный, он, как ты видишь, скудный и суровый. Я люблю его не потому, что он красивый и достоин восхищения. Это такая же земля, как и везде. И не потому, что этот край любит меня. Я из саамов, а власти предержащие обращались с нами как с непослушными детьми, сделали нас недееспособными, а многих еще и лишили самоуважения. Я люблю его, потому что это моя земля. Поэтому я делаю то, что должно, для ее защиты. Как отец защищает даже самого некрасивого и глупого ребенка. Ты понимаешь?
Я кивнул, чтобы это поскорее закончилось.
– Мне было двадцать два года, когда я записался в местное Сопротивление, чтобы сражаться с немцами. Они явились и надругались над моим краем, так как же еще я мог поступить? В середине зимы я лежал здесь, посреди плоскогорья, и чуть не умирал от голода и холода. Мне не пришлось застрелить ни одного немца, мне пришлось подавить в себе жажду крови, ведь если бы мы перешли к действиям, жители деревни подверглись бы репрессиям. Но я ненавидел. Ненавидел, голодал, замерзал и ждал. И настал день, когда немцы исчезли, и я тогда подумал, что мой край снова принадлежит мне. Но потом я понял, что русские, пришедшие в деревню, могут и не уйти. Что, вполне возможно, они хотят завладеть землей, отвоеванной у немцев. Мы вернулись домой с плоскогорья к пожарищам и руинам, и я нашел свою семью в лавво вместе с несколькими другими семьями. Моя сестра рассказала, что русские солдаты приходят каждую ночь и насилуют женщин. Я зарядил свой пистолет и стал ждать. Когда первый из них появился у входа в лавво, где я повесил керосиновую лампу, я прицелился ему в сердце и выстрелил. Он повалился, как мешок с картошкой. Я отрезал ему голову, оставив на ней форменную шапку, и повесил ее снаружи лавво. Мне это ничего не стоило, это было как убить треску, отрезать ей голову и повесить ее вялиться. На следующий день пришли два русских офицера и забрали обезглавленное тело своего солдата. Они не задавали вопросов и не тронули голову. После этого изнасилований не было. – Он застегнул поношенную куртку и провел рукой по лацкану. – Вот как я поступил, и так я поступил бы снова. Люди защищают то, что принадлежит им.
Он посмотрел на меня.
– Судя по всему, вы могли просто сдать его офицерам, – сказал я, – и достигнуть того же результата.
– Возможно. Но я предпочел сделать все сам.
Якоб Сара положил руку мне на плечо.
– Я чувствую, ему уже лучше, – сказал он.
– Простите?
– Плечу.
Он улыбнулся с напускным смирением, поднял брови, словно вспомнив о неотложных делах, повернулся и ушел.
Лея сидела в автомобиле, когда я подошел к ее дому.
Я нырнул на пассажирское сиденье. На Лее было простое серое пальто и красный шелковый шарф.
– Ты нарядилась, – сказал я.
– Вздор, – ответила она, поворачивая ключ зажигания.
– Красиво.
– Это не наряды, это всего лишь одежда. Он тебя мучил?
– Твой отец? Он поделился со мной кое-чем из своей жизненной мудрости.
Лея вздохнула, включила передачу и отпустила сцепление, и мы поехали.
– А с Маттисом у молельного дома ты тоже о жизненной мудрости беседовал?
– А, это, – сказал я. – Он хотел, чтобы я купил у него несколько услуг.
– И что, купишь?
– Не знаю, еще не решил.
Недалеко от церкви по обочине дороги двигалась фигура. Когда мы проезжали мимо, я увидел в зеркало заднего вида, что женщина остановилась в облаке пыли и посмотрела нам вслед.
– Это Анита, – сказала Лея.
Наверное, заметила, что я глянул в зеркало.
– Вот как, – ответил я так безразлично, как только смог.
– Кстати, о жизненной мудрости, – сказала она. – Кнут рассказал мне о вашем разговоре.
– О котором из них?
– Он сказал, что после летних каникул у него появится девушка. Даже если Ристиинна скажет «нет».
– Вот как?
– Да. Он рассказал мне, что даже легенда сумо Футабаяма много раз проигрывал, прежде чем стал побеждать.
Мы рассмеялись. Я слушал, как звучит ее смех. Бобби смеялась клокочуще и легко, как проворный ручей. Смех Леи был как колодезная вода. Нет, как медленно текущий поток.
Дорога кое-где огибала пологие холмы, но преимущественно шла прямо через плоскогорье, километр за километром. Я держался за ручку над окном. Не знаю, зачем я это делал, ведь обычно при движении по прямой дороге на скорости шестьдесят километров в час держаться не нужно. Но я всегда так делал: держался за ручку, пока рука не начинала неметь. Я видел, что и другие поступают так же. Может быть, у нас, людей, несмотря ни на что, есть что-то общее: мы любим точки опоры.
Иногда мы видели море, кое-где дорога пролегала между склонами невысоких холмов. Ландшафту не хватало поразительного драматизма природы Лофотенских островов или красоты западного побережья, но что-то в нем было. Тихая пустота, немногословная безжалостность и даже зелень лета обещали суровые холодные времена, которые измотают людей и в конце концов одержат победу. Мы встретили очень мало машин и не видели ни людей, ни животных. То тут, то там стояли дома или хижины, и в голове сразу возникал вопрос: зачем? Зачем они здесь?
Через два с половиной часа расстояния между домами стали короче, и внезапно мы проехали мимо указателя у края дороги с надписью «Альта».
Судя по табличке, мы были в городе.
Когда перед нами возникли перекрестки, магазины, школы и общественные здания, украшенные городским гербом, оказалось, что в городе не один центр, а целых три. Каждый центр был похож на крошечную деревушку, но не совсем. Кто бы мог подумать, что Альта – это Лос-Анджелес в миниатюре?
