— Да, — солгала она. — Это так.
Дон Рамон невесело рассмеялся.
— Вы лжете, — сказал он. — А я требую от вас правды и только правды. Вы забыли своего флибустьера! Вы влюбились в Диего Вивара!
— Я никогда не забуду моего флибустьера, — возразила Каролина, глядя прямо в глаза своему спутнику. — Но вы правы, Рамон. Я влюбилась в дона Диего Вивара. Но я хотела бы… — Голос ее дрогнул. — Хотела бы, чтобы все было не так.
— Тогда позвольте мне помочь вам забыть его. — Дон Рамон привлек Каролину к себе.
Она чувствовала, как бьется его сердце. В этом мужчине было нечто, заставлявшее ее трепетать. А Келлз, возможно, лежит сейчас в постели с другой, с донной Хименой…
Сгущались сумерки, близилась ночь.
— Рамон… — пробормотала Каролина.
Он почувствовал, что она готова сдаться, и приник губами к ее губам.
— Ты должна быть моей, — шептал он ей в ухо. — И однажды ты станешь моей навсегда…
Каролина закрыла глаза, она чувствовала, как по щекам ее катятся слезы.
— Рамон… — прошептала она. Но он, не давая ей договорить, впился поцелуем в ее уста.
Странное чувство охватило Каролину, она парила между небом и землей и, казалось, утратила собственное «я». Кто она, птица, пойманная в сеть? Чего искала в объятиях дона Рамона? Утешения, забвения ли? Но то, что она нашла, называлось страстью.
КНИГА IV
КЕЛЛЗ
Глава 26
На окраинах Гаваны
Лето 1692 года
Испанец крепко сжимал ее в объятиях. Каролина же, словно лист на ветру, была во власти его порыва.
Она едва ли понимала, что происходит. Он торопливо расстегивал тесный корсаж, покрывая ее поцелуями. Его руки уже гладили ее грудь, ее бедра… Она пыталась протестовать, но не могла вымолвить ни слова. Душа ее нуждалась в спасительном забвении, и временами казалось, что любовь Рамона так же отчаянно нужна ей, как и ему — ее. Она тихонько вскрикнула и обвила руками его шею. На долгие счастливые минуты они оставили этот мир, мир, где Каролину ждала безнадежная любовь к человеку, отвергшему ее. Сейчас для них, слившихся в объятиях у старого дерева, не было ни прошлого, ни будущего. Только эта тропическая ночь.
Для Каролины его ласки стали бальзамом для душевных ран, для дона Рамона ее объятия — мечтой о том, что она останется с ним навсегда. Конечно, мечте этой не суждено было сбыться, но кто запретит влюбленному мечтать? Каролина же познала в объятиях Рамона то, в чем нуждалась сейчас более всего, — познала забвение.
Но забвение это оказалось недолгим. Не успели еще остыть губы от его поцелуев, как она почувствовала, что реальный мир вернулся к ней. Что за безумие ее охватило? Она была и остается женщиной Келлза, что бы ни случилось и чего бы ей это ни стоило!
— Нет! — воскликнула она, отстраняясь от Рамона.
Он смотрел на нее, ничего не понимая. Женщина, еще минуту назад распаленная страстью, пылко отвечавшая на его поцелуи, эта женщина вдруг отвернулась от него!
— Отчего ты бежишь от меня, любимая? — проговорил он с глубокой печалью, потому что, кажется, и сам знал ответ на свой вопрос.
— Я… Все это напрасно… — пробормотала Каролина. — Не надо было начинать, не надо было давать тебе надежду…
— Но почему? — спросил он, легонько поглаживая ее бедро. — Ты ведь желала меня!
Каролина отодвинулась, вся дрожа. Кровь стучала у нее в висках. Он был отчаянно привлекателен. Так легко было сдаться, отдать ему себя. Легко и… дурно.
— Тебе не следовало в меня влюбляться, Рамон, — сказала она, внезапно испугавшись и устыдившись, ведь то, что было для нее всего лишь флиртом, для него значило куда больше. — Ты не заслужил такой обиды. В самом деле, я немного запуталась. В последнее время я была так несчастна. Я…
— Ты все еще желаешь сделать выбор между нами? — спросил Рамон, криво усмехнувшись. Теперь он уже не верил в то, что сумеет завоевать эту женщину. — Ну что ж, полагаю, выбор должен оставаться за дамой, хотя надо было давно разрешить спор с помощью шпаги.
— О нет, вы не должны!..
Каролина, стараясь держать себя в руках, подыскивала доводы:
— Дон Диего все еще страдает от головных болей. Было бы нечестно вызывать его на поединок в таком состоянии.
«Я становлюсь заправской лгуньей», — отметила она про себя.
— Понимаю, — вздохнул дон Рамон. — Именно это удержало меня от поединка с ним, когда я попытался выкупить тебя.
— Меня… что? — выдохнула Каролина.
— А дон Диего вам ничего не рассказывал? Это произошло за Ла-Фуэрса, при свидетелях. Я предложил ему самую дорогую вещь, оставшуюся у меня здесь, в Гаване. Предложил рубиновый крест, тот, что получил в наследство от отца. Такую вещь не продают, но я решил, что это особый случай… — Медовые глаза Рамона горели любовью. — Я подумал, что дон Диего, возможно, пожелает иметь такую вещь. Я предложил ему крест в обмен на то, что он отправит вас в Эль-Морро, чтобы вы… э… присматривали за моим домом тем же манером, каким присматриваете за его.
— И что вам ответил дон Диего? — спросила Каролина, сжав кулаки.
Дон Рамон пожал плечами:
— Он отказался обсуждать это. Сказал, что вы не продаетесь. Честно говоря, он высказался в таком тоне, что я решил его вызвать, но… — Глаза дона Рамона сверкнули. — Но я вспомнил о его недавнем несчастье и решил, что губернатору не понравится, если я причиню ему еще больший вред.
«Скорее всего пострадать бы пришлось тебе!» — едва не сказала Каролина. Келлз не рассказал ей о разговоре с Рамоном, и это было вполне в его духе.
Радость Каролины омрачилась внезапной мыслью о том, что, возможно, сейчас ее возлюбленный лежит в постели донны Химены.
— И когда вы это ему предложили?
— Когда дон Диего разыскал меня, чтобы расплатиться за туфли, которые я вам купил.
Каролина внезапно припомнила, как Келлз с циничной усмешкой заявил: «Ты нашла себе обожателя в лице дона Рамона дель Мундо».
— Мне пора возвращаться, — сказала Каролина. — Но я не могу встать, вы придавили коленом мою юбку.
Рамон убрал ногу.
— Но почему? Зачем нам возвращаться. — Он провел рукой по ее груди, лаская соски. — Почему мы не можем остаться здесь до рассвета?
Каролина отстранила его руку.
— Я не хочу, чтобы всю Гавану подняли на розыски!
Каролина вскочила бы, но он удержал ее.
— Итак, вы возвращаетесь к своей жизни и мне предлагаете сделать то же самое, будто ничего не случилось?
— Да!
Она вновь попыталась подняться.
