Глава 35
— Вот и хорошо, — продолжала Элла. — Почему ты в унынии?
— Катя погибла, — прошептала Николаева, потом всхлипнула.
— Мамочка, — нежно сказала Элла, — она сама виновата. Мы ни при чем.
Нина Анатольевна заплакала.
— Ну-ну, перестань, тебе нельзя расстраиваться, — занервничала невестка. — Мамулечка, слушай меня внимательно. Екатерина была капризной, наглой грубиянкой. Не помню дня, чтобы она тебе какую-нибудь гадость не сказала. Она даже хуже Алки. Та хоть после того, как напакостничает, испытывала чувство вины и неуклюже пыталась исправить свое хамство. А Катька нет.
— Никто не заслуживает смерти, — всхлипнула вдова профессора.
— Разве мы хотели ее убить? — спросила Элла.
— Нет, нет, — испугалась Николаева. — Ни у тебя, ни у меня таких мыслей не было. Никогда. Да, Екатерина меня с детства не любила. Понимаешь, детонька, я оказалась в чрезвычайно трудном положении — вышла замуж за человека с тремя детьми.
— Мамочка, мы сейчас с тобой одни, — прервала Нину Элла, — нас никто не слышит, мы в твоей спальне, в доме ни души, поэтому можем говорить предельно откровенно. Нет, не ты вышла замуж за человека с тремя детьми, тебя заставили это сделать. Разве у вас с Геннадием Петровичем была страстная любовь?
— Нет, солнышко, — после небольшой паузы призналась свекровь, — я любила только твоего отца, Никиту Сергеевича. Он был красавец, умница. Приехал из Москвы в нашу больницу на практику, и все девочки прямо голову от него потеряли. Я и не надеялась на его внимание, ведь в отделении работала Света Калашникова, удивительная красавица…
— Мамочка, ты лучше всех!
— Да ладно тебе, — засмеялась Нина Анатольевна, — я знаю, что не одарил меня Господь ангельской внешностью. Но Никита на Калашникову, да и на остальных, даже не смотрел. Потом кто-то из наших разузнал, что у него в Москве жена, дочь академика медицины, который зятю бархатную дорожку по карьерной лестнице раскатал. Получит Никита диплом и сразу в ординатуру пойдет, потом защитится… Короче, понятно, что не станет пятикурсник жене изменять, побоится, ведь ее отец, если он дочурку обидит, легко крылья ему подрежет.
— Но он в тебя влюбился? — спросила Элла.
Нина протяжно вздохнула:
— Солнышко, все случилось так давно… Я была наивная, глупенькая, хоть за двадцать мне было, а ума нет. Мать меня в железных рукавицах держала. Если я с работы на десять минут опаздывала, автобус, скажем, вовремя не приехал, то таких лещей получала! Ничего без маминого разрешения сделать не могла, все только с ее одобрения. Отца я плохо помню, он скончался, когда я в третий класс пошла. Да и не видела его совсем — Анатолий Сергеевич пропадал на работе, возвращался за полночь, мама была при нем. Я росла с няней. А после смерти отца она пошла в больницу гинекологом, и у нее прямо навязчивый страх возник. Вернется со смены и кричит на меня: «Не сметь о мальчишках думать! Принесешь в подоле, убью! Мне двоих не прокормить! Денег у нас нет!» Я молчала. А что может девочка на такое ответить? Мы и правда очень скромно жили, одежду мне покупали исключительно по необходимости. В школу-то тогда дети в одинаковой форме ходили.
Я не дыша слушала, как Нина Анатольевна повествует о своем небогатом детстве и авторитарной Елизавете Гавриловне, которая не давала дочери без своего разрешения даже воды хлебнуть. Но это неудивительно, я встречала женщин, которые боялись поспорить со своей матерью, даже заимев собственную семью. Меня шокировало другое. Помнится, Алла сказала, что Геннадий Петрович был экстрасенс, потому что непостижимым образом узнавал любые тайны детей. И сейчас мне стало понятно: никакими талантами профессор не обладал, просто при строительстве дома он создал шпионскую систему. По вечерам, взяв чашечку чая, Николаев садился в кресло, верный попугай Бони устраивался у хозяина на плече. «Дзынь-дзынь» — это колено Геннадия толкнуло столик, «трык-трык, кхе-кхе» — распахнулась прослушка. Профессор закреплял кольцо за крючок и слушал, о чем говорят дети, что делает жена. Потом отцеплял колечко, и прослушка закрывалась.
Нина Анатольевна тем временем перестала сетовать на нищенское детство и принялась вещать о своей любви.
— Однажды маме стало плохо, ее положили в больницу с почечной коликой. Она там Никиту увидела и попросила: «Найдите срочно мою дочь, Нину Николаеву, медсестру из детского отделения, попросите ее мне халат, тапки, зубную щетку принести». Мобильных-то тогда не было. Мы жили через дом от клиники, я как раз пообедать убежала. Никите сказали: «Нина домой пошла, через час вернется». Он адрес спросил и побежал мне о болезни Елизаветы Гавриловны сообщить. Помню, жара стояла несусветная, я решила душ принять, только под лейку встала, слышу — кто-то в дверь колотит. Накинула прямо на голое тело халат…
Николаева замолчала, потом понизила голос:
— В общем, я сама не поняла, как на диване очутились… Никита потом еще несколько раз приходил, в обед мы встречались. А перед отъездом он шепнул: «Ты мне нравишься, но я женат, давай не беспокоить друг друга. Адреса своего не оставлю. Просто хорошо провели время вместе. Все, продолжения не будет».
— Вот скот! — вскипела Элла.
— Не говори так, — попросила Николаева. — Он мне ничего не обещал, в любви не клялся. Я могла отказаться от близости с ним, заставлять меня Никита бы не стал. Через некоторое время после его отъезда мне стало понятно, что я беременна. С того дня основной задачей было не вызвать подозрений у матери. Мне повезло, токсикоз не возник, живот рос медленно, на седьмом месяце почти не виден был. А потом раз — в один день выпер. Ох! Мать чуть меня не убила. Велела уволиться из клиники, заперла дома. Родила я тебя в своей комнате.
— Ужас! — прошептала Элла.
— Нет, все очень легко прошло, почти никакой боли я не ощутила, — сказала Нина Анатольевна. — Мама взяла младенца и унесла. Я ее умоляла: «Оставь мою девочку». Но разве Елизавету Гавриловну переубедишь? По-генеральски скомандовала: «Молчать!» — и ушла. Месяца три-четыре я сидела взаперти, затем мать заявила: «Есть хороший мужчина, преподаватель Геннадий Николаев. Фамилия у него, как у нас, это добрый знак. Он вдовец, его жена под машину угодила. Дура была, нарожала погодков, теперь Геннадий один с детьми не справляется, поэтому ищет няню. Вот адрес. Сегодня вечером езжай к нему, постарайся вдовцу понравиться. Я не желаю дармоедку кормить! Ума у тебя нет, с трудом диплом медсестры получила, но с работой не справляешься, роль няньки должна тебе быть по плечу». Вот так оно и вышло, Геннадий меня к детям взял. Малыши неухоженными были, в квартире… ну, не то чтобы грязь, хозяин старался, порядок наводил, но он ведь мужчина, посередине пол вымоет, а по углам пыль. Открыла я шкаф, так его даже жалко стало: рубашки не поглажены, детские вещи в дырках, к красному платью дочки пуговицы белыми нитками пришиты.
— И ты порядок навела, — буркнула Элла. — Няней же нанималась, не домработницей.
— Да как-то так само получилось… — пробормотала Нина Анатольевна. — А через полгода Геннадий Петрович предложение мне сделал: «Нина, выходи за меня замуж, Елизавета Гавриловна согласна». Я, помню, удивилась: «Вы с моей мамой беседовали?»
