Люк обнял ее и улыбнулся.
– Добро пожаловать домой.
Они вышли из дома поискать дров и еще чего-нибудь, что может пригодиться в хозяйстве. На задворках обнаружился маленький полуразрушенный сарайчик, но в нем нашлась лишь проржавевшая лопата и больше ничего. К счастью, на земле в изобилии валялись сухие ветки, так что топор им пока был без надобности.
Из темноты доносился слабый звук бегущей воды. Гласс взяла Люка за руку и потащила в ту сторону. Оказалось, что дом с трех сторон окружен деревьями, но одна из его стен была обращена к сбегающему к реке склону.
– Глянь, – сказал Люк, махнув рукой на нечто деревянное, торчащее над водой. – Похоже, они что-то строили прямо на реке. Знать бы, зачем. – Он сильнее сжал ее руку и пошел осторожнее, чтобы не оступиться в темноте. – Может, это… – Люк замолчал, показывая на странный предмет, в контурах которого непонятным образом сочетались острые углы и закругленные линии.
– Это лодка, разве нет? – сказала Гласс, подходя поближе к воде и дотрагиваясь пальцем до загадочного предмета, почти такого же холодного, как металл. Когда-то он был белым, но большая часть краски облупилась, и осталась лишь ржавчина. Гласс заглянула внутрь лодки и увидела, что на дне у нее лежит весло. – Как ты думаешь, она еще работает?
Люк тоже заглянул в лодку сбоку.
– Непохоже, чтобы там был двигатель, вроде бы у нее есть только весло, и все. Полагаю, что, раз она еще на плаву, значит, работает. – Он повернулся к Гласс и улыбнулся. – Может быть, когда заживет мое запястье, мы ее испытаем.
– Ну у меня-то оба запястья здоровы. Или ты думаешь, что я не справлюсь?
Люк приобнял ее одной рукой.
– По-моему, нет ничего такого, с чем не справилась бы такая отважная покорительница открытого космоса, и ты прекрасно это знаешь. Мне просто кажется, что было бы гораздо романтичнее, если бы я пригласил тебя на лодочные катания.
Гласс прижалась к его боку.
– Звучит просто замечательно.
Они постояли еще минутку, глядя, как рябит и дробится на воде лунная дорожка, и ушли в дом.
С помощью прихваченных в лагере спичек Люк развел в очаге небольшой огонь, а Гласс тем временем изучала их небогатый запас пищи – они сочли неловким взять еды больше чем на несколько дней.
– Ошалеть можно, – проговорила Гласс, передавая Люку сухофрукты. – Это как в сказке – дом среди лесов.
Люк сделал несколько глотков воды из фляги и передал ее Гласс.
– Хотел бы я знать, что случилось с теми, кто тут жил. Погибли они во время Катаклизма или эвакуировались? – Он осмотрелся. – Все выглядит так, будто хозяева ушли отсюда в спешке. – Однако тоскливая нотка в его голосе говорила за то, что он думает так же, как Гласс.
– Похоже, воспоминания все еще живут в этом доме, хотя его хозяев уже нет.
Выросшему на космическом корабле человеку вера в призраков кажется самой глупой вещью на свете. Но на Земле, в этом домике, Гласс начала понимать, как можно верить в чье-то незримое присутствие.
– Ну тогда мы просто обязаны заменить местные печальные воспоминания на счастливые, – с улыбкой сказал Люк, обнимая Гласс. – Разве ты не согрелась у огня? Не хочешь снять куртку?
Гласс хитро улыбнулась, когда он принялся расстегивать ее куртку. Она закрыла глаза, и Люк начал целовать ее, вначале нежно, а потом все более страстно. Но как бы ей ни хотелось забыться, она не могла избавиться от гнусного голоска, который ныл на задворках сознания, что Люк неправ. Невозможно заменить грустные воспоминания счастливыми.
От душевной боли не избавиться, ее нельзя взять и стереть. Приходится нести ее с собой. Всегда.
Ритмичное дыхание Люка было как колыбельная. Голова Гласс, лежавшая на его груди, поднималась и опускалась в ритме его дыхания. Она всегда завидовала его способности быстро засыпать и спать «сном праведника», как называла это ее мама. Сама Гласс не могла уснуть, для этого у нее слишком уж кружилась голова. Ей хотелось бы наслаждаться присутствием Люка, но стоило ей посмотреть на любимого, как в сердце поднималась сильная, острая боль. Им не так много осталось. Совсем скоро Гласс порвет с ним; нужно успеть это сделать до того, как Люк раскроет ее тайну, которая приведет их обоих к гибели.
На глаза Гласс навернулись слезы, и она порадовалась, что Люк не может видеть ее лица. Он не знал, что совместное будущее не сулит им ничего, кроме боли и скорбей. Чтобы успокоиться, она сделала несколько глубоких вдохов.
– Ты в порядке, малышка? – сиплым со сна голосом пробормотал Люк.
– Да, – шепнула она.
Не открывая глаз, Люк крепче прижал ее к себе и поцеловал в макушку:
– Я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю. – Она смогла сказать это недрогнувшим голосом.
Буквально через пару секунд Гласс поняла по ритму его дыхания, что он снова погрузился в сон. Она взяла его руку и положила себе на живот, кожей ощущая ее тепло и глядя на его спящее лицо. Во сне он всегда выглядел как мальчишка, его длинные ресницы легонько касались щек. Если бы она только могла рассказать ему об их ребенке, который рос у нее внутри сейчас, когда они вот так лежали рядом.
Но он никогда об этом не узнает. Гласс всего семнадцать, и у нее есть шанс на помилование, несмотря на нарушение Доктрины Геи, а вот Люка в его девятнадцать наверняка отправят в открытый космос без скафандра. Суд будет коротким, и его казнят. Гласс должна оставить Люка, порвать с ним все контакты, чтобы Совет не мог его найти, проверяя ее связи.
– Мне так жаль, – шептала Гласс, и слезы катились по ее щекам. Она не могла понять, за кого из них двоих ее сердце болит сильнее.
Люк вздохнул во сне. Гласс подвинулась и прижала руку к его щеке. Хотелось бы ей знать, что ему снится! Во всем этом хаосе, когда за бегством из Колонии немедленно последовала отнюдь не мягкая посадка, у них совершенно не было времени поговорить об их ужасной ссоре на корабле. А может быть, Люк не хотел о ней говорить.
Гласс, пока могла, скрывала свою беременность, но в конце концов все стало известно. Нарушение демографического закона считалось в Колонии одним из самых серьезных правонарушений, и даже после выкидыша Гласс заставили встретиться с Канцлером, который настаивал, чтобы она назвала второго виновника преступления. Гласс запаниковала и соврала, объявив отцом ребенка соседа Люка, Картера. Этот более взрослый годами опасный интриган пытался в отсутствие Люка изнасиловать Гласс. Какой бы мразью ни был Картер, смерти он все же не заслуживал, однако был казнен по приказу поверившего Гласс Канцлера. Сама Гласс как несовершеннолетняя оказалась в Тюрьме.
Гласс никогда не забудет, как лицо Люка исказилось яростью и отвращением, когда он об этом узнал. И хотя теперь он простил Гласс, она боялась, что лишилась кое-чего очень важного – доверия Люка, которое вряд ли удастся когда-либо восстановить полностью.
