Йенс, выпучив глаза, слушал Антуана. Да и меня захватил
рассказ.
– Мы приехали к нему домой – в маленький крепкий дом на
откосе горы, рядом с мачтой телеграфа и теплой армейской голубятней. Метеоролог
сразу пошел к телеграфу, сообщать о случившемся, потом выпустил трех голубей –
сгущался туман, и в сигналы телеграфа уже не было веры. Навстречу мне вышла его
жена, простая и скромная женщина, всю жизнь скитающаяся вместе с мужем по самым
глухим уголкам Державы. В ее глазах была растерянность, страх и восторг –
словно ангел Божий упал к порогу дома. Двадцать лет она помогала мужу, лишь
иногда замечая в небе белую точку планёра, и вот впервые встретилась с одним из
тех, ради кого забыла уют больших городов. Мы прошли в дом и сели ужинать за
круглым столом, освещенным керосиновой лампой. По тому, как бережно достали
лампу из шкафа, я понял, что это роскошь, редкая роскошь для небогатой семьи.
Мы сидели в круге света, пили чай, я беседовал с ними, постепенно понимая, что
и впрямь жив. А за столом вертелся их сын, мальчик лет десяти. Когда ужин
подходил к концу, я понял, что никогда еще не встречал столь милую семью – и
такого отвратительного ребенка. Он дерзил отцу, угрюмо смотрел на меня,
вторгшегося в их крошечную крепость, капризничал, заставляя мать краснеть и извиняться.
Когда ребенка наконец-то выгнали из-за стола и он выбежал из дома, всем стало
легче. Мы еще долго говорили, я рассказывал им о полетах, о больших городах, о
суровой жизни военных лагерей, о своих товарищах. Потом вышел на крыльцо, чтобы
выкурить трубку. Редкие звезды сияли в разрывах туч – так подлинная красота
пробивается даже сквозь плотную вуаль. Было зябко, за дверью тихонько спорили
метеоролог и его жена – они решали, как поудобнее уложить меня на ночь.
Несносного ребенка нигде не было видно. И вдруг я услышал шорох под крыльцом.
Перегнулся через перила, посмотрел – и увидел мальчишку, сидящего на корточках
перед какой-то дырой в фундаменте дома. Любопытство взяло верх над неприязнью,
я спустился и присел рядом с ребенком. Это оказалась нора, укрытие их мелкой
беспородной собачонки, о существовании которой я и не подозревал. Оттуда пахло
теплом и жизнью. И вдруг мальчик протянул в нору руки, достал что-то и
осторожно вручил мне. «Смотрите, здесь щенки», – прошептал он. Крошечный щенок
и впрямь слепо тыкался в ладони. А мальчик смотрел на меня, глаза его были
полны восторга и настороженности – что я сделаю, пойму ли его восторг и то
доверие, что он вдруг решился оказать мне, залетному чужаку. «Замечательные
щенки», – только и ответил я. Мы вернули щенка взволнованной матери и пошли в
дом, уже связанные общей тайной. Я вдруг понял, как слеп был, глядя на этого
ребенка. И ужаснулся, что мог покинуть этот дом, так и не поняв его до конца,
приняв волнение мальчика, разлученного со своими любимцами, за капризы и
нелюдимость.
Антуан опустил руку в карман, достал старую, выглаженную
руками трубку, кисет. Закурил.
– Да, ошибиться и не понять может любой, – спокойно возразил
Жан. – Ты прав, и твой пример вполне подходит. Но все-таки у тебя больше всех шансов
понять Маркуса. Ты прекрасно знаешь, Антуан, как сильно может быть человеческое
слово… самое обычное слово. Потому и не стал записывать свои истории. Не
захотел принимать на себя ответственность. А сейчас я прошу тебя принять груз
куда более тяжкий. И это последний выбор в твоей жизни, Антуан! Последнее
испытание, от которого ты можешь отказаться.
– Мы даже не знаем, где скрывается этот маленький принц… –
пробормотал летун.
– Вот это как раз не проблема. – Жан усмехнулся. – Ильмар,
ты человек молодой, принеси-ка из буфета еще бутылочку такого вина!
Я охотно исполнил требуемое, открыл вино изящным медным
штопором, поставил на стол – подышать. А старый лекарь строго спросил:
– Ваш план небось был в Вест-Индию податься?
– Да, – признал я. – Но как – не обдумывали. Хотели подальше
от Неаполя убраться вначале.
– Не захочет Маркус в Вест-Индию ехать, – сказал лекарь.
– Почему?
– Неинтересно ему это, Ильмар. А Маркус, поверь, не только о
безопасности своей думает. Никогда он книжками про индейцев не зачитывался, в
краснокожих и поселенцев не играл. Что есть Вест-Индия, что нет ее – ему
безразлично.
– Вроде как он не протестовал… – пробормотал я.
– Конечно. Идея-то вроде правильная. Укрыться вдали от
Державы, но при том на ее землях, среди привычного люда… Но теперь, когда ты в
плену, Маркус сразу довод против найдет.
– Решит, что я планы выдам?
– А ты их не выдал? – заинтересовался лекарь.
Я опустил глаза.
– Нет, не отправится он в Вест-Индию… – размышлял вслух
старик. – Неинтересно ему это. И далеко… Знаешь, чем Маркус в детстве
интересовался?
– Откуда мне знать… – пробормотал я.
– Книжки про Руссию он читать любил. И серьезные, вроде
мемуаров темника Суворова и записок думца Ульянова. И развлечения всякие:
«Война и мир», «Ханум Елисавета», «Кошкодёр»…
– Думаешь, в Руссию? – спросил я. Ох, не приведи Сестра!
Руссия страна суровая, охранка ханская дело свое знает, а уж теперь наверняка
за Маркусом охота идет.
– Нет, – поразмыслив, ответил Жан. – Все-таки он уже не
маленький мальчик, опасность понимает… Одно дело в мечтах вместе со стрельцами
на подвиг скакать, а другое – под стрелецкие сабли свою голову сунуть. Значит,
что? Вест-Индия отпадает, Руссия тоже…
Небрежность, с которой Жан отбрасывал страны, восхищала.
Неужели он настолько уверен в своих догадках? Ему бы в разведке Державной
работать, а не клистиры графьям и принцам ставить!
– Индия, – задумчиво сказал лекарь. – Индия, страна
волшебная, красивая, богатая… Нет. Вряд ли! Был при дворе один учитель,
географию излагал, да в случае необходимости порол напроказивших
детишек-аристократов…
Я усмехнулся.
– Порол-порол, – развеял мои сомнения Жан. – Что, думаешь
только простолюдины детей через розгу уму учат? Порой и графеныш так учудит,
что без должной порки не обойтись. Маркусу хоть нечасто, но тоже перепадало… по
заслугам. Так вот, тот учитель, он в Индии прожил немало. Любил порассказывать
про дела в колонии, и занимательно весьма! Только вот слишком откровенно –
кроме романтики и про грязь упоминал, и про страшные болезни, про секты
кровожадные и про нищету ужасающую. Вряд ли Маркус захочет отправиться в Индию!
Что у нас осталось?
– Африканские земли… Ацтеки…
Жан покачал головой. Он напряженно размышлял, будто перед
ним была карта расстелена.
– Нет… не то. Не то! А ведь вертится в голове… на язык
просится.
– С Миракулюсом ты тогда хорошо угадал… – тихонько вставил
я. – Подумай, Жан… Может, на родину матери подастся?
– Нет. Родня и без того Маркуса не слишком-то жаловала. А уж
теперь, когда его сам Владетель ищет…
