Арнольд просто таращился на сцену с таким постным лицом –
сразу видно, не о пьесе он думает, о своем, и тревожить его не стоит.
Петер тоже молчал, погруженный в размышления. И размышления
эти я вполне понимал. Благодарность за исцеление – одно, а вот отправиться в
долгое и опасное путешествие – другое.
Луиза – вот уж чего не ожидал – задремала в кресле, руки на
животе сложив, и даже похрапывать временами начинала.
Только лишь Хелен, сидящая рядом со мной, наблюдала за
пьесой, а ничем серьезным не занималась.
– Помнишь, как мы смотрели пьесу в Миракулюсе? – тихо
спросил я.
– Это когда ты решил, что Маркуса увидел? – ответила летунья
не оборачиваясь. – Помню.
– Кажется, будто год назад это было. А ведь и месяца не
прошло.
Хелен мимолетно и раздраженно посмотрела на меня. Потом ее
лицо смягчилось.
– Бывает хуже. Бывает, что старое – будто вчерашний день
вспоминается. Это значит, жизнь прошла… или уходит.
Она протянула руку и взяла мою ладонь.
Я снова посмотрел на наших спутников. И решился:
– Хелен… если мы выберемся из Аквиникума. Маркус теперь не
одинок, а в османских землях нас найти трудно будет… Ты не устала от всего
этого?
– Предлагаешь бросить всех и уйти? – уточнила Хелен.
– Почему же бросить? Попрощаться и уйти.
– Вдвоем?
– Да.
Хелен усмехнулась и не ответила.
– Я ведь вижу, как это тебе все надоело, Ночная Ведьма, –
прошептал я. – Бежать, от бывших товарищей скрываться, жизнью рисковать, в
грязи барахтаться…
– Если я уйду сейчас, – сказала Хелен, – то навсегда для
своих товарищей предательницей останусь. Для меня одна дорога – доказать, что
не зря мы Маркуса от Стражи спасаем. Понимаешь?
– Какое тебе дело, Хелен, кто и что про тебя думает? –
спросил я. – Поверь… я на дне жить привык. Не важно это.
– Я не могу так. Поверь.
– Конечно. – Я пожал плечами. – Я не высокородный
аристократ, и честь для меня – пустой звук…
– Не пустой, – возразила Хелен. – Но ты боишься. И не за
себя, за нас всех. Потому и предлагаешь уйти. Нет, Ильмар. Ты не уйдешь, сам
ведь понимаешь. И я не уйду. Хотя и впрямь устала, мне три дня у сумасшедшей
тетки Арнольда райскими садами показались: мягкая постель, теплая вода, книги
на полках… Давай лучше пьесу смотреть, Ильмар. Для меня это тоже удовольствие.
Я вздохнул, но ничего не ответил.
Права летунья. Уйти сейчас – словно в собственной слабости
признаться. У нее своя честь, у меня своя… маленькая, но все-таки есть.
Я стал мрачно смотреть на сцену.
Шла сегодня в театре комедия «Посрамление Дона Хуана»,
повествующая о знаменитом ловеласе. Играли актеры плохонько, даже уличные
комедианты порой выглядят достойнее, но иногда и впрямь было смешно. Особенно
после того, как некая дама оказалась неудовлетворенной Доном Хуаном и прилюдно
заявила о том. Толпа скопцов, которые до того появлялись в мизансценах и,
пуская слюни, обсуждали амурные подвиги Хуана, тут же начала его злословить.
Один заявил, что Дон Хуан растратил всю данную мужчине силу, и теперь ему ничего
не остается, кроме как уйти в скопцы. Другой утверждал, что, кроме совращения
своей кормилицы, Дон Хуан никаких сердечных приключений никогда не имел, да и с
кормилицей не все ясно. Третий кричал, что никогда больше не станет
интересоваться сплетнями о Хуане, четвертый же сетовал на то, как его обманул
гнусный селадон, вообще вызвав его драгоценный интерес. Пятый, лицемерно воздев
глаза, клеймил пристрастие к красному вину, которое обессилило Дона Хуана. Ну а
шестой заявил, что теперь он сам станет прославленным дамским угодником.
Все это время в глубине сцены Дон Хуан соблазнял очередных
девиц. К концу же первого акта появилась неудовлетворенная им дама с большим
накладным животом.
Наступил антракт, зрители потянулись в курительные и буфеты.
Мы продолжали сидеть в ложе. Комарова все не было. Я заметил, что Жерар
Светоносный все более и более мрачнеет, впрочем, как и остальные. Разве что
Антуан продолжал беседовать с Маркусом.
Поймав мой взгляд, Жерар перегнулся через кресло и негромко
сказал:
– Если до конца пьесы руссиец не явится, нам придется
выбираться отсюда. На улицах уже могли появиться патрули Стражи.
Я это понимал и сам.
И то, что самые мизерные шансы, которые у нас час назад
были: уйти по реке или все-таки на лётное поле прорваться и Хелен с Маркусом на
планёре из города отправить, уже иссякли. Если мы зря доверились Комарову…
– Как он отсюда нас вывести собирается? – не сдержал
раздражения Жерар. – Из центра города!
Да, теперь-то мы об этом задумались… раньше надо было.
– Комаров говорил, что придет не раньше антракта, – сказал
я, самого себя убеждая. – Наверняка есть у лазутчика тайные ходы…
– Конечно, подземный ход от Аквиникума до Казани, –
поморщился Жерар. – Ладно… ждем.
Но ждать не пришлось. Едва-едва стали возвращаться в зал зрители,
как в запертую дверь ложи постучали. Жерар кивнул Луи, и охранник, откинув
скрывавшую дверь бархатную портьеру, заглянул в смотровую прорезь. Повернулся к
Жерару, сообщил:
– Руссийский купец. С каким-то мужчиной.
Жерар кивнул:
– Впусти.
Ох, интересно, что же думают о епископе его телохранители?
Работа работой, но они же сами – святые братья. Неужели не поняли до сих пор,
кого епископ укрывает? Или верность Жерару перевешивает их долг перед Церковью?
Не могу понять.
Клацнул засов, и Фарид Комаров вошел в ложу. В руках он
тащил два больших кофра, явно тяжелых. Интересно, куда остальные вещи дел,
неужто в гостинице бросил? За ним следовал незнакомый мадьяр средних лет,
вымученно улыбаясь и явно не радуясь компании, в которую попал.
– Все в порядке, – сообщил Фарид. – Не скучали тут? Говорят,
интересная пьеса, любопытная трактовка, костюмы хороши…
Никто даже не отозвался – уж слишком отличалось наше
настроение от оптимизма руссийского шпиона.
– Что в городе? – спросил наконец Жерар.
– Стража повсюду. По перекресткам, на мостах, на пристанях.
– Фарид улыбался, будто принес нам поистине радостную весть. – Вовремя мы сюда
успели.
– А отсюда – куда?
– Сейчас все узнаете, только представление начнется… – Фарид
повернулся к своему спутнику, быстро заговорил по-мадьярски, показывая на нас.
Мадьяр нервно подергивал себя за кончик пышных усов, кивал и о чем-то жалобно
упрашивал.
