Я достал из сумки туго скатанный плащ, в котором совсем
недавно изображал слугу при Йенсе. Простой плащ, дешевый, зато из плотной и
теплой ткани. Да и в два слоя его можно постелить…
– Ильмар. – Хелен подошла ко мне. В руках у нее тоже был
плащ, явно позаимствованный у сумасшедшей баронессы – белых и красных цветов, с
битой молью соболиной опушкой. – Я думаю, лучше постелить под себя как можно
больше одежды. И лечь рядом. Иначе замерзнем.
Я кивнул, невольно улыбаясь. Нет, какие уж тут игривые
мысли, это я просто так…
Но Хелен едва-едва, уголками губ улыбнулась в ответ.
– Давай, – сказал я. – Хорошая мысль, Хелен.
– Надо всем вместе держаться, – сказал из-за плеча Маркус. –
Я с вами лягу.
Ну вот!
Так всегда.
Я взял у Маркуса куртку из твида и постелил поверх плащей.
Пример наш оказался заразителен. Все улеглись по двое, по
трое, доставая из сумок все теплые вещи, что только нашлись. Запасливее всех
оказался наш проводник – у него имелся спальный мешок, в который он и забрался
незамедлительно. Фарид Комаров извлек из баула два тонких шерстяных пледа – но
не пожадничал, один отдал Антуану.
Десяти минут не прошло, как все затихли, набросив на себя
плащи, рубашки, все остальное, что было.
– Я тушу фонарь! – сообщил Комаров. – Да, господа?
И снизошла темнота. Вернулась на свое законное место, где
царила с сотворения земли. Непроглядная, жуткая темень, которую не встретишь в
самую темную облачную ночь в самом глухом лесу, исконная тьма с тех времен,
когда еще не было света. Маркус, забравшийся между мной и Хелен, сдавленно
охнул. В стороне нервно рассмеялся Петер.
Ну непривычны люди к подземному мраку… что уж тут.
– А ты всегда выбирался из катакомб, Ильмар? – тихонько
спросил Маркус. Видать, от испуга лишился соображения… я даже ответить не
успел, как тихонько засмеялась Хелен, а потом и сам Маркус, сообразив, что за
глупость произнес, хихикнул.
– Всегда, – почему-то я ответил серьезно.
Много их было, этих катакомб. В землях египетских, что и под
османами бывали, и под Державой, а все никому не покорились. В киргизских землях…
в китайских…
Земля – она ведь пещерами утыкана, будто хороший сыр –
дырками. И всегда найдутся умные люди, что пещеры под свои нужды приспособят.
Людей-то и надо бояться, а не мертвого камня.
Я лежал, глядя во тьму, и вспоминал. Все что придется. И
плохое, и хорошее. Все, что привело меня в подземелья под Аквиникумом.
Судьба человеческая – будто ветвь дерева. Росла прямо, да
надломили ее небрежной рукой, мимо проходя. Выправилась, но ударила буря.
Согнулась от ветра, протянулась вверх. Уткнулась в другую ветвь – да и
изогнулась вниз.
И все равно – растет ветвь. Все равно – радуется весне, все
равно – жжет ее мороз и калечит град. Изломанная, но живая. А какой могла стать
– то уже никому не ведомо.
Мог ведь я остаться в родной деревне? Никогда бы не повидал
мир, не встретил Хелен, не спас Маркуса… зато и грехов бы не множил. Значит, не
мог. Не для меня была эта жизнь, пусть не голодная, но пустая.
А мог и иначе собой распорядиться.
Когда пацаном сопливым из дома удрал – две дороги было. Либо
воровскому ремеслу учиться, либо юнгой на корабль. Ясное дело, у юнг доля
нелегкая, но для умного человека перспектива всегда есть. Сегодня – юнга,
завтра – матрос, а там, глядишь, и боцманом станешь.
Нет, занялся грешным промыслом. И ведь преуспел! Ильмар-вор,
Ильмар Скользкий, кто в Державе обо мне не слышал?
Пошел бы в моряки, отличился в сражениях, может, нашел бы
иную славу. Звался бы адмирал Ильмар, Ильмар Победоносный. Моряки, они в Державе
всегда почетом и уважением пользуются, и на происхождение их сквозь пальцы
взирают.
Да и потом, если вспоминать честно, не раз рука Сестры мне
на правильную дорогу указывала. Вот, к примеру, года три назад… уже и не
вспомнить, с какой такой радости гулял с друзьями неделю кряду. А нет…
вспоминается. Говард, фартовый вор, женился в очередной раз, да не просто
женился, а на молоденькой, богатой, красивой вдове умершего от лихорадки
начальника Стражи города Гронингена. Ох и смеялись мы… вор из воров вдову офицера
Стражи очаровал! Будет на его кровати спать, в его халате ходить, отпрыску
офицерскому отчимом станет.
Думали вначале, что Говард ради злой шутки свадьбу учинил,
так нет! И впрямь – полюбил. Больше того! В грехах покаялся, изрядную долю
неправедных богатств Церкви отписал, получил прощение от Стражи… наверное, тоже
без звонкой стальной монеты не обошлось. Собрал всех, с кем хотел проститься,
объяснил, что с преступным ремеслом закончил навсегда. И прощались мы с
Говардом целую неделю. Ох как прощались!
Каждому свой путь… Прошла неделя, вышел я из дома, что
раньше стражнику, а теперь вору принадлежал. Раннее утро, едва-едва светает,
город только просыпаться начинал. Как сейчас помню…
Гронинген я знал плохо. В гости к Говарду приехал на
дилижансе, а уезжать собирался на корабле. И вот – заплутал, добираясь к порту.
Вроде и нет проблем в портовом городе к морю выйти, а заплутал в лабиринтах
узеньких улочек, маленьких, старых домишек. Уже совсем рассвело, двери начали
хлопать, когда люди стали в садики выбираться по понятному утреннему делу, а я
все блуждал.
И вдруг из одного дома вышел мужчина в капитанской форме. Не
военной, конечно, но все едино, капитан – это капитан. На поясе кортик стальной
– без страха, напоказ.
Одет я был прилично, раскланялся вежливо, и в ответ получил
сдержанный кивок.
– Уважаемый, не укажете ли приезжему дорогу в порт? –
спросил я.
– Идем, – коротко ответил капитан. И пошел не оглядываясь,
меня за спиной оставив без колебаний.
Молодец. Уважаю я таких.
Шел капитан уверенно, сразу видно, что не первый раз здесь
бывал. Вряд ли жил, уж больно домик скромный…
– Подруга, – вдруг сказал капитан. – Подруга тут живет,
хорошая. Бываю нечасто, а все равно ждет, дочь растит.
Я даже не удивился, что он мысли мои угадал. Подумал почему-то
о Говарде, который из вора бюргером стал. И первый раз за всю веселую неделю
зависть ощутил. К его особняку просторному, к его спокойствию нынешнему, к
налаженной жизни. И капитану позавидовал, у которого и свой дом где-то имеется,
и в каждом порту – такая вот верная подруга, что дочерей-сыновей растит, ждет,
принимает радостно…
– А ты куда собрался, лихой человек?
– Почему «лихой»? – оскорбился я.
Капитан на миг обернулся. Улыбнулся жестко, но без угрозы:
