Меня похлопали по плечу. Я обернулся – и Антуан негромко
сказал:
– Я умею обращаться с пулевиком. А ты вели снарядить второй
планёр. И быстрее, патронов мало.
Только миг я недоуменно смотрел на него. Какой из тебя
летун, старик? Ты же не сдвинешь рычагов!
Но вспыхнувшая надежда была столь неожиданной, что я
бросился к османским мастеровым. За ними, с пулевиком Антуана в руках, надзирал
теперь Жан.
– Быстро! Второй планёр! А ну!
Если слов они и не поняли, то жесты оказались понятны. Трое
вновь метнулись в подвал, двое встали к лебедке. Я же отыскал взглядом Хелен –
та как раз помогала забраться в кабину неуклюжему Арнольду.
– Хелен!
Летунья обернулась.
– В планёрах есть карты и запалы?
– Нет, но запал подходит и наш, его делали на манер
китайского.
– Сколько у тебя запалов?
Если бы она сказала «один» – нам бы уже ничего не
оставалось, кроме как умереть.
– Два. Бери. – Хелен протянула руку, достала из Холода
запал. После того, что творил Маркус, ее искусство даже не удивляло. – Антуан?
Он же старик!
– Он попробует.
Хелен прикрыла на миг глаза. Кивнула.
– Удачи. Разверни круг с планёром на ту дорожку, Ильмар. И
сами взлетайте с нее.
Для разворота круга служили длинные деревянные рычаги,
втыкаемые в дырки по самому краю. Работа была не для одного, но я навалился как
мог. Помогать мне бросились Жан – от него толку было немного, и Луи с Йенсом –
вот они толкать умели.
– Ну что, иудей, конец нам пришел? – осклабившись, спросил
Луи, когда мы провернули круг.
– Посмотрим, – выдохнул я.
– Ничего, с его преосвященством нас в ад не отправят, –
убежденно сказал Луи.
В кабине Хелен включила запал. Заревело, из-под брюха
планёра ударила дымная струя. Плавно соскочив с круга, планёр выкатился из
ангара и понёсся вдоль желоба, все увеличивая скорость.
– Удачи! – крикнул я, перекрывая грохот, кашляя от
наполнившей ангар вони. – Удачи!
И повернулся к бросившим было работу ремесленникам:
– Что встали?
Османы бросились за вторым толкачом, который ставился в
хвост планёра. Я присел, посмотрел на первый толкач, что свисал в желобе между
колесами. Совсем не похож на те, что в Державе пользуют. Сделан вроде как из
необоженной керамики, весь целиком, никакого корпуса нет.
Ну и мастера в Китае живут…
Я выпрямился – и увидел, как планёр с Хелен и Маркусом
уносится в небо. Яркая раскраска и дымный след делали его похожим на сказочного
дракона.
Антуан продолжал постреливать – не по самим османам, в землю
едва ли не зарывшимся, а для острастки, удерживая их на месте. Жерар покорно
стоял, удерживая патронный ящик, но прямо на моих глазах из ящика выскользнул
конец ленты.
Успеем?
Османы с натугой вставили второй толкач в планёр. Я потрогал
– вроде бы стоял он прочно. И провода были крепко накручены на два медных
штырька, торчавших из глины. Не сдержав любопытства, я понюхал толкач – от него
шел острый и едкий запах, вроде тех, что можно почуять в аптеке.
– Пошли вон! – велел я. – Быстро!
И обернувшись к товарищам, крикнул:
– Все в планёр!
Открыть люк в бомбовую камору оказалось непросто. Это сделал
только Антуан, из кабины, когда я занял его место.
Хорошо хоть патроны еще были – и османы голов не поднимали.
Скрипел круг, когда его разворачивали на нужный желоб, залезли туда Жан, Луи и
Йенс. Его преосвященство осенил меня Святым Столбом и тоже отправился за ними.
– Ильмар! – крикнул из кабины Антуан. – Давай!
– Зажигай! – отозвался я и выпустил поверх голов последнюю
длинную очередь. Пулевик рявкнул и затих, потрескивая раскаленным стволом.
Остывай, заслужил!
Разве ж есть в мире еще один пулевик, что двадцать лет
проработал без отдыха?
Я вскочил и, припадая на ушибленную ногу, бросился к
планёру. Силы я свои переоценил, и если бы Антуан и впрямь зажег запал сразу,
оставаться бы мне на радость разъяренных осман.
Но Антуан включил запал, лишь когда я вскочил в кабину.
Зашипело, взвыло, пахнуло вонючим кислым дымом, и планёр покатился из ангара.
Внутри кабины тоже все было иначе, чем в державном планёре.
Ни единой дощечки – только плетеная сухая лоза между бамбуковым каркасом и туго
натянутая ткань. Бамбук был выгнут плавными дугами и кругами, будто и вырос
таким… хотя кто знает все китайские хитрости, с них станется детали для планёра
вырастить на грядке! На доске с циферблатами вроде как побольше хитрых полетных
устройств. Кресла, тоже из бамбука и брезента, стоят не гуськом, а рядом, как в
карете. А так – те же рычаги, те же педали под ногами. Небо везде едино.
– Держись, Ильмар, – прошептал Антуан.
Мы неслись по траве, ровно, будто по каменному полю. Внизу
ревело все сильнее, потом грохот стали перекрывать выстрелы. Я обернулся –
османы уже повскакивали, и не меньше десятка палило нам вслед из пулевиков.
– Никогда не думал, – громко и четко сказал Антуан, – что
мне доведется… еще раз…
Я заглянул в лицо старика.
Нет, страха там не было. И даже волнения – ни на каплю. Лишь
слезы текли из глаз да морщился лоб в тщетной попытке их удержать.
– Ты справишься, – сказал я. – Ты обязательно… ты великий
летун… мы полетим.
Османская пуля пробила обшивку и вышла сквозь стекло,
оставив ровную дырочку, в которую радостно ворвался ветер. Но это было не
важно, такими смешными и жалкими были сейчас все пули, что я лишь досадливо
прижал к стеклу ладонь.
– Мы уже летим, Ильмар, – сказал Антуан.
Я прижал голову к боковому окошечку – и увидел, как уплывает
вдаль земля.
А над нами, уже набрав недоступную пулям высоту, кружил
разноцветный планёр Хелен.
Глава четвертая
в которой мы спасаемся в небесах, но едва
не гибнем на водах
Земля совсем другая, когда смотришь на нее с небес.
Поля превращаются в лоскутное одеяло, лес – в щетинку мха,
озера – в лужицы, дороги – в белесые линии, города – в детскую игрушку.
Не создан человеческий глаз для того, чтобы смотреть на
землю сверху. Может, оттого так сладко увидеть мир, каким его видит Бог.
