– Держусь! – крикнул я и был награжден глотком теплой
соленой воды.
Как же некстати разыгралась буря!
Удерживая над водой Антуана, я попытался заглянуть ему в глаза.
Далеко ли там до слепой паники?
Нет, и следа ужаса не было в его глазах.
– Мне с того раза… кажется, что живу взаймы… – прошептал
Антуан. – Будто должен был умереть, но Сестра хранила… для чего-то…
Ударила новая волна, пронесла на гребне – мимо Жерара, прямо
к Йенсу, плывущему неумело, но старательно.
– Молчи! – выныривая, прокричал я. – Хранила и хранить
будет! Молчи!
Метрах в двадцати от нас, еще раз подтверждая свое
неслыханное мастерство, сел на воду планёр Хелен. Куда мягче, чем наш. Уголком
глаза я заметил, что первым из кабины выпрыгнул Маркус.
– Я не могу… – обвисая, прошептал Антуан. Его тело сразу
отяжелело, но в этот миг его подхватил Жерар. Глянул на меня:
– Что со стариком?
– Он не умеет плавать!
Будто был в этом смысл, мы сбивались в кучку. Антуана теперь
держали двое – я и Жерар, Луи помогал Жану. Остальные худо-бедно плыли сами,
даже Луиза, наверное за счет объемистых телес, легко плясала на волнах.
Корабль был совсем близко. Не военный, не торговый –
рыболовная шхуна, из тех, что шныряют вдоль берегов, стараясь не забираться
далеко в море.
А тучи уже стлались над головой. Свет молний перебивал
исчезающие солнечные лучи. Я повернул голову к шхуне – и увидел…
Словно следуя за линией облаков, накатывала на нас очередная
волна… небывалая, чудовищная, из тех, что моряки зовут девятым валом.
Сердце замерло.
Из-под этого гребня мы выберемся не все.
Взмыл на волне бесстрашно мчащий к нам кораблик, изнанка
волны засветилась на уходящем солнце – сверкающей изумрудной толщей, пенными
хлопьями…
– А-а-а… – закричала Хелен, тоже увидавшая волну.
Время будто замедлило бег, я видел, как в лицах отражается ужас,
как задирает голову Маркус, выставляет руку навстречу волне – беспомощным
жестом утопающего… или…
Губы мальчишки шевельнулись – заглушенные ревом волны, хотя
сейчас он кричал.
Но это Слово не обязательно слышать.
Стало черным-черно.
Невиданный холод прокатился над морем, и моя рука,
загребающая воду, разбила тонкую корочку льда.
Из гребня волны Словом вырвало огромный кусок – с той
легкостью, что недоступна смертному.
Мимо нас, ревя и грохоча, прокатились две волны. Блестя
шлифованной водной гладью, колебля море, не зная, что жертвы ускользнули.
Наверное, последний раз такое видели иудеи, которых вел
через море Моисей.
– Господь мой… – вскрикнул Жерар.
Нас мотало и бросало в разные стороны. Из последних сил мы
держались на воде, на шхуне уже спускали паруса и кидали с борта веревки и
трапы. А вслед за первой волной накатывала вторая, ничуть не меньшая. Я поискал
взглядом Маркуса, но вряд ли у того сейчас были силы для нового Слова. Он
колотил по воде руками, и Арнольд уже подплывал к мальчику, готовый при нужде
поддержать.
– Мы все здесь погибнем! – завопил Йенс, которого
круговоротом прижало ко мне. – Нас всех ждет смерть!
В глазах его было безумие – темное, беспросветное…
– Где твоя вера, монах? – крикнул я ему. – Чего ты боишься,
когда Искупитель рядом с тобой? Или нет Его власти над морем и ветром?
Мои слова Йенса словно отрезвили. Он замолчал, повернулся к
шхуне.
А та уже вышла наперерез волне, закрывая нас от удара.
Качнулся смоленый борт, стегнула по воде джутовая веревка – я поймал ее одной
рукой, другой не отпуская Антуана.
То ли искусство капитана было подобно мастерству Хелен, то
ли Искупитель с Сестрой следили за нами совсем уж пристально – но с первого же
раза повезло не только мне.
Шхуна скользнула между волнами, провалилась вниз, всех
бросило к борту – прямо к протянутым рукам матросов. Из моих рук приняли
безвольное тело Антуана, двое втащили голосящую Луизу, еще двое – отчаянно
борющегося за жизнь Жана. Я растянулся на скользкой палубе, вцепился в нее,
прижался всем телом. Шхуну бросало и кидало, но буря будто умерила первый свой
натиск. Дав себе лишь мгновение передышки, я поднял голову.
Маркус… Жан… Антуан… Луиза…
Безвольные, едва шевелящиеся, наглотавшиеся воды. Но живые и
на палубе.
Йенс, Жерар, Луи, Хелен, Арнольд…
Они держались бодрее. Даже пытались сидеть.
Фарид и Петер выглядели лучше других.
Руссийский шпион мелкими глотками отхлебывал что-то из
фляжки. А Петер пытался объясниться с матросами.
Я огляделся – да это и впрямь был иудейский корабль.
Смотрели на нас с изумлением и трепетом, но без враждебности. Повезло… вот уж
была бы беда бедой – попасть на османскую или державную шхуну…
На четвереньках я подполз к Фариду и требовательно протянул
руку. Шпион молча протянул мне фляжку.
– На Слове… прятал? – в перерыве между глотками спросил я.
– Чином я не вышел, Словом владеть, – будто извиняясь,
ответил Комаров. – За пазухой прятал.
Бренди был густым и обжигающим. Наверное, руссийский, они на
Кавказе хороший бренди делают…
Прислонившись к фальшборту, я стал ждать, чем закончится
разговор Петера с командой.
Кают для пассажиров на шхуне не было, и поместили нас в
кубрике. Маленьком, чистеньком, со скобленым столом посередине и крепкими
лавками вдоль стен. Запах рыбы был неистребим – но куда от него деться на
рыболовной шхуне? Кутаясь в принесенные матросами одеяла из колючей верблюжьей
шерсти, мы сидели, переглядываясь, еще не до конца поверив в спасение. Одежду
нашу сушили где-то на камбузе.
Иудейского капитана звали звучно – Авром-Бер Адмони. На
иудея он ничуть не походил, здоровенный – под стать Арнольду и Жерару, рыжий, в
перепоясанной кожаным поясом шерстяной блузе, со стальной серьгой в ухе, с
густо татуированными руками. Были на руках и русалки, и выцветшие от времени
надписи, и силуэты кораблей. Знал я такую манеру: каждый корабль, на котором
плавать доводилось, на собственной коже изображать.
А еще капитан неплохо говорил на романском, то ли ради
торговых дел его выучив, то ли довелось жить в Державе.
– И тогда мы наняли два планёра и отправились к святым
местам воздухом, – рассказывал капитану Жерар. Едва узнав, что капитан владеет
романским, он отстранил Петера от переговоров. – Но судьба вновь оказалась к
нам сурова. Встречный ветер сбил нас с курса, и если бы не ваше судно…
