Не знаю, сколько я просидела там в полной темноте, в зябкой, пробирающей до костей сырости, в оглушительном безмолвии тишины. Может, час, может, ночь, может, неделю. А потом вдруг тишину разбил родной голос Аристарха, который срывался от волнения. Затрещали половицы под быстрыми шагами, заскрежетали ржавые засовы на дверях моей темницы.
— Вы держите ее здесь? Как последнюю преступницу? — яростно прогремел голос Аристарха, и он вихрем скатился по ступеням и бросился ко мне.
— Жанна, — прижимая меня к себе, успокаивающе бормотал он, — девочка моя, сколько ты всего натерпелась. Это все страшное недоразумение. Мы тебя обязательно вытащим. Ведь уму непостижимо, в чем тебя обвиняют. Ах, скоты!
А я смотрела поверх его плеча в черные, как лунное затмение, немигающие глаза Вацлава, спустившегося следом, и не могла вымолвить ни слова.
— Ну что же ты молчишь? Жанна, скажи хоть что-нибудь! — затряс меня обеспокоенный Аристарх.
— Возможно, — выговорила я, переводя взгляд с Вацлава на деда, — что все это правда.
— Нет, нет и нет! — Аристарх ожесточенно замотал головой. — Этого не может быть…
— Потому что не может быть никогда, — эхом отозвалась я. — И тем не менее это так.
— Аристарх, — тихо, но твердо окликнул его Вацлав, — оставь нас. Пожалуйста, — с нажимом добавил он, когда тот собрался возразить.
Дед с сомнением посмотрел на меня, и я кивнула.
Мы остались наедине.
Вацлав молча смотрел на меня, не трогаясь с места. От его взгляда, одновременно строгого, гневного и горестного, хотелось провалиться сквозь пол, но я была не в силах отвести глаза.
Я ждала от него десятка вопросов: зачем я сбежала от Вероник, зачем пошла к Лене, убила ли я ее, как тех других, в смерти которых меня обвиняют. Но он просто стоял и смотрел, и от его взгляда сердце так бешено колотилось в груди, что казалось, оно не выдержит этого сумасшедшего ритма и разорвется бомбой, превратив в руины весь старый дом.
— Тебя били? — хриплым голосом спросил он.
— Что? — Я растерялась.
— У тебя все лицо в крови.
Я невольно дотронулась до щеки и потерла кожу:
— Это кровь Лены.
— И синяки на плече. — Он кивнул на оторванный рукав водолазки.
— До похорон заживет, — нашла сил мрачно пошутить я.
Вацлав дернул щекой, порывисто шагнул ко мне и оказался так близко, что я почувствовала его дыхание — обжигающее, как ветер в пустыне.
— Ты снимала Слезу?
Его глаза были такими темными, как выжженное дотла пепелище. Мне показалось, что у меня даже губы потрескались от этого жара.
— Ты ее снимала?
Его руки обхватили меня чуть выше локтей и нетерпеливо тряхнули, выжимая из меня ответ.
— Нет, — тихо выговорила я.
— Да или нет?! — Он яростно навис надо мной. — Отвечай!
— Нет! — вскрикнула я. — Я ее не снимала.
— Может, снимала в ванной? — допытывался он. — Или чтобы кому-то показать поближе? Вспомни, это очень важно!
— Да не снимала я ее!! — закричала я так, что мой голос эхом отразился от сырых каменных стен и завибрировал в воздухе, слепо ударяясь в стены и не в силах выбраться наружу.
— Хорошо. — Вацлав с облегчением прикрыл глаза и рывком привлек меня к себе, прижавшись губами к виску. — Тогда я тебя вытащу.
На мгновение я оцепенела от этой внезапной близости, от этой затопившей голос нежности. Мое тело прижалось к Вацлаву, желая слиться с ним в единое целое. Мои ноздри жадно глотали его запах, как умирающий от жажды — воду, и никак не могли напиться досыта. Мои губы заполыхали пожаром, который может погасить только поцелуй.
И Вацлав как будто понял это. Шумно вдохнул, словно собираясь погрузиться под воду, и накрыл меня влажным теплом губ. Но пожар разгорелся еще сильнее. С губ он хлынул на щеки, перекинулся на шею — и вот уже заполыхала я вся целиком. Сгорая дотла, понимая, что погибаю, но не в силах оторваться от этих сжигающих губ и спастись.
Вацлав сделал это за меня. Отстранился и неловко отвел глаза, словно стыдясь своего порыва. Не хватало еще, чтобы он извиняться принялся!
— Нет, — он дернул щекой и вскинул глаза-угли, — извиняться я не стану.
— Ты не можешь читать мои мысли, — вспыхнула я.
— Не надо читать твои мысли, чтобы узнать, о чем ты думаешь.
В его голосе не было и тени насмешки, но это разозлило меня еще больше.
— Я думаю, что ты прилетел за столько километров не для того, чтобы целоваться с узницей в подземелье, — сердито бросила я.
— Я прилетел потому, что не мог не прилететь, — просто сказал Вацлав.
И почему-то мне страстно захотелось, чтобы он добавил тем же спокойным тоном: «Потому что люблю тебя». Но он, конечно, ничего не добавил, и теперь настала моя очередь в растерянности отводить глаза.
К счастью, неловкий момент прервал Аристарх, спустившийся в подвал.
— Я договорился, чтобы тебя перевели в более человечные условия, — сообщил он.
— Ты думаешь, что я их заслужила? — криво усмехнулась я.
— Жанна, — твердо сказал он, — скоро все это закончится. И мы вернемся домой.
Я опустила глаза, не в силах вынести этой лжи. Аристарх убеждал в этом меня. Но еще больше он убеждал в этом себя. И видеть это было невыносимо.
Комната на втором этаже, в которую меня привели, была с бронированной дверью. Первое, что я увидела, войдя внутрь, это решетки на окнах.
Аристарх виновато взглянул на меня:
— Прости. Пока только так.
— Ну что ты. После подвала это просто королевский дворец.
Двое французских Гончих, приставленных охранять меня, остановились за порогом. Один из них, угрюмый чернявый крепыш, тот самый, который следил за мной в Париже и которого я провела, скрывшись через служебный вход магазина, кольнул меня враждебным взглядом и процедил:
— Вынужден донести до вашего сведения, что если только…
— Не утруждайся, — перебила я его, — я не стану убегать.
— Хорошо бы вам сдержать слово, мамзель, — пробурчал он. — У нас приказ стрелять на поражение.
Аристарх побелел лицом и шагнул к Гончему, стиснув кулаки.
— Не надо. — Я удержала его за рукав. — Они просто делают свою работу.
Аристарх кивнул и захлопнул дверь так, что у меня в ушах зазвенело.
— А теперь поговорим, — сказал Вацлав.
Спустя несколько часов Вацлав с Аристархом были вынуждены признать: дело плохо. Алиби у меня нет. Зато улик против моей персоны предостаточно — меня арестовали рядом с трупом, мои отпечатки пальцев были повсюду, моя одежда была в крови. Хуже того, та кровь, которой меня вырвало рядом с телом Лены, оказалась кровью Лены. Эта новость меня подкосила окончательно. Я и прежде-то не была уверена в своей невиновности, а теперь и подавно.
