– Да щас! Нет тут никакого Володьки, – сквозь зубы процедила я.
– А Светка?
– И Светки нет.
– А где ж они? – растерянно произнес мужик. – Ушли, что ли? Мать твою! А кто есть?
– А никого нет!
– А ты тогда кто?
– Конь в пальто! – ласково ответила я и отключилась.
Мужик позвонил снова, но я накрыла телефон подушкой и ушла на кухню. Там, глядя на сковородку, стоявшую на плите, вспомнила, что уже давно ничего не ела. Но есть не хотелось, и я, постояв в раздумье у холодильника, отошла к плите, чтобы сварить кофе.
Из комнаты донесся какой-то слабый звук. Пока до меня дошло, что это придушенный подушкой мобильник, наступила тишина. Доставать телефон из-под подушки я не стала: если это пьяный мужик, пусть умрет от разочарования. Если Олег – пусть поволнуется.
Понемногу отхлебывая кофе, я высыпала на стол кости. Выпало 6+21+25. «Женщины вообще не понимают, что за слабые, пугливые создания эти мужчины». Ну почему же не понимают? Очень даже понимают. Эти слабые создания гоняются за каждой юбкой, а потом боятся честно в этом признаться. Им легче не ответить на звонок или выкинуть телефон в канаву, чем сказать женщине правду.
Остаток вечера (точнее, первую половину ночи) я провела, забравшись с ногами на диван и щелкая пультом от телевизора. Тупо смотрела на мелькающие картинки и зевала, пытаясь выстроить в голове план дальнейших действий. Но план не желал выстраиваться, и я в конце концов легла спать в надежде, что утром в мозгах прояснится.
Расстилая постель, я все-таки вынула из-под подушки мобильник и посмотрела на дисплей, не сомневаясь, что это Олег, замученный раскаянием.
Это была Ольга. Села писать дурацкую статью про Жучкина и хотела что-то у меня спросить. Во что была одета супруга олигарха? Какие драгоценности эта дамочка нацепила на себя в этот раз? Я посмотрела на часы: стрелки миновали цифру «2».
Ольга обожает работать по ночам, однако перезванивать ей я не стала. Перетопчется, подождет до завтра. Нет у меня ни сил, ни желания беседовать о жучкинской жене и ее бриллиантах. Я кинула мобильник в кресло и уткнулась лицом в подушку.
Второй телефон, на этот раз стационарный, разбудил меня ровно в семь утра. Сначала я хотела не подходить, но потом решила, что это Киря с каким-то важным сообщением. Киря может позвонить вам и в час, и в два ночи. Набрать чужой номер в шесть утра ему тоже ничего не стоит. Кирю совершенно не волнует, что вы трудились, не покладая лап, и ранним утром спите сном младенца. Если Кире что-то надо, он вас и из гроба достанет. А уж если это вам от него что-то нужно…
С трудом отлепив голову от подушки, я сползла с постели и походкой сомнамбулы поплелась к телефону, который звонил не умолкая.
Это был вовсе не Киря. Это оказалась телефонная станция, механическим голосом предупреждавшая, что если до двадцать пятого числа я не заплачу за телефон, его отключат.
– Пошла к черту, – буркнула я и бросила трубку. Взяли моду – звонить по утрам, будить граждан ни свет ни заря! За телефон я плачу вовремя, и нечего мне звонить.
Я посмотрела на дисплей мобильника: ни одного нового вызова. Неужели кости и собственное воображение меня не обманули, и Олег действительно нашел себе новую подружку? Я набрала его номер. Так и есть: отключил телефон. Или утопил в канализации. Я вздохнула и поплелась в ванную.
Открыла кран, посмотрела в зеркало и ахнула: неужто это я? Щеки ввалились, под глазами залегли темные круги. От недосыпа или удара по черепу? И немудрено, что Олег сбежал.
Я отправилась на кухню завтракать. Потопталась немного у холодильника, но, ощутив, как к горлу подступает тошнота от одной только мысли о яичнице, отошла от него. Порылась в подвесном шкафчике, нашла несколько старых вафель в разорванной упаковке, но их вид вызвал у меня приступ стенокардии в сочетании с головокружением. Есть совершенно не хотелось, готовить тоже, и я решила просто выпить кофе, а потом пойти в магазин, чтобы купить что-нибудь вкусное. Наверное, моему организму нужны витамины. Наемся фруктов и снова стану красавицей, этакой тропической бабочкой, вылупившейся из гусеницы.
Кофе не взбодрил, напротив, от него мне стало совсем худо. Хотелось забраться под одеяло с головой, закрыть глаза и не шевелиться. И ни о чем не думать. Ни об убитой Белкиной, ни о задушенной Валентине, ни о Ниночке, плачущей в мрачной камере. И об Олеге тоже.
С мрачной решимостью за меня принялся внутренний голос. «На что ты надеялась, идиотка, когда впустила его в свою жизнь? В жизнь одинокой волчицы? – ехидно твердил он. – Рассиропилась, разлопоушилась, растаяла, будто мороженое на солнце. Решила, значит, что теперь у тебя будет все, как в любовном романе, которые ты терпеть не можешь? Ах, как чудесно, как мило! Шарман! Свадьба, куча гостей, пятеро малюток, любовь до гроба! Так тебе, кретинке, и надо!»
«Заткнись, будь любезен», – ответила я. Собрала волю в кулак, оделась, накрасилась, бросила мобильный телефон в сумку, яростно хлопнула дверью и злобно стукнула кулаком по кнопке вызова лифта.
Начинавшийся день грозился быть сереньким и мрачным. Небо заволокло тучами, и люди на улице опасливо посматривали вверх, подозревая, что скоро начнется дождь.
Я села в машину и поехала в супермаркет. Набрала яблок, апельсинов, нектаринов, больших лиловых слив и пошла к кассе. Расплатившись, вдруг почувствовала, что ко мне возвращается душевное равновесие, а вместе с ним и аппетит. Нет, даже не аппетит, а зверский голод. Подхватив тяжелый пакет, набитый витаминами, я потопала к эскалатору и уже через три минуты с удовольствием уписывала пиццу «Маргариту», запивая ее апельсиновым соком.
В одиннадцать часов я уже сидела с чашечкой жиденького теплого чая на кухне Марьи Семеновны и слушала увлекательный рассказ о больничном житье-бытье, о добрых и злых докторах и современных способах лечения сердечной недостаточности. Петрова только что проводила сына с внуком, которые привезли ей гору продуктов из супермаркета, но от долгих разговоров отказались, сославшись на огромную занятость. Поэтому соседка страшно обрадовалась, когда увидела меня на пороге.
Передо мной стояла маленькая стеклянная вазочка на длинной ножке, доверху наполненная вишневым вареньем, которое Марья Семеновна собственноручно варила прошлым летом. Варенье было жидким и норовило соскользнуть с ложки и плюхнуться мне на платье.
– А ты кушай, Танечка, кушай, у меня его много, – время от времени вставляла Петрова, делая паузы в своем рассказе о больнице. – Еще клубничное есть. Хочешь?
– Нет, спасибо, Марья Семеновна, мне это нравится.
Я нехотя слизывала варенье с ложки и соображала, как поделикатнее перейти от обсуждения ишемической болезни сердца к убийству Аделаиды Белкиной. Когда в разговоре возникла довольно длинная пауза, задумчиво сказала:
– Интересно, кто теперь поселится вместо Белкиной? Не хочется, чтобы это был какой-нибудь дебошир и пьяница. Безумно жаль Аделаиду Амвросиевну…
