Наиболее убедительным доводом для людей вроде меня, из которых сострадание не льется через край, было доказательство, что медитация действительно делает людей добрее. Главным ученым в этом вопросе был Джю-Бу по имени Ричи Дэвидсон (тот же Гарвард, тот же Бруклин). Он заведовал крупной лабораторией в университете Висконсина, который назывался Центр изучения здорового разума. Его команда провела исследования, которые показали, что те, кто практикуют медитацию, демонстрируют повышенную активность головного мозга в центрах, связанных с эмпатией. Например, они обнаружили, что детсадовцы гораздо охотнее дарят наклейки незнакомцам. Исследования других ученых добавили к этому, что медитация сострадания делает детей и подростков более дисциплинированными. В моем любимом эксперименте, проведенным университетом Эмори, люди носили диктофоны с собой несколько дней и записывали свои разговоры. Оказалось, что медитирующие были более склонны сочувствовать, проводили больше времени с другими людьми, больше смеялись и реже использовали слово «я».
Исследования сострадания были только частью большого течения современной психологии. Десятилетиями ученые были сосредоточены в основном на описании человеческих патологий и жестокости, а теперь их внимание переключилось на позитивные эмоции – счастье, доброту и милосердие. Эти исследования давали толчок к развитию нового понимания человеческой природы, отступлению от старой парадигмы, основанной на дарвиновской теории «выживает сильнейший». В старой картине мира человек был невероятно эгоистичным, а мораль была не более, чем рябью на воде бездонного источника пороков. Это новое представление принимало во внимание то, что дарвиновская теория игнорировала – наблюдение, что племена, в которых было больше сотрудничества и взаимной помощи, были «победителями среди всех племен». Очевидно, что природа награждала не только сильнейших, но и добрейших.
Я сомневался. Меня беспокоило, что в некоторых сферах с высокой конкуренцией, вроде теленовостей, сострадание будет не очень-то большим преимуществом. К тому же я не был большим поклонником метта, которая все еще казалась мне чем-то наигранным. Но мне хотелось получить преимущества, о которых шла речь. Поэтому, хоть и с некоторым смятением, я все-таки добавил параллельную ветвь к собственному научному эксперименту.
* * *
С традиционной точки зрения, я – как и многие другие западные практикующие – подходил к вопросу с тыла. Будда сначала учил милосердию и говорил о морали и только потом занимался собственно медитацией. Логика была простой: сложно сконцентрироваться, если твоя голова гудит от чувства вины за помойку в собственном сознании или ты все время ищешь какие-то оправдания. В своей манере, напоминающей обсессивно-компульсивный синдром, Будда составил список из 11 плюсов занятия метта. Среди прочего был хороший сон, лучезарная улыбка, любовь животных и растений, защита небесных существ и следующее рождение в счастливом царстве. Как всегда, этот список никак не убеждал меня, потому что основывался на метафизике.
И все же разумные основания практики меня убеждали. У всех нас есть внутреннее ощущение отчужденности от мира. Мы смотрим на него из своего маленького «я» и соперничаем с другими отдельными «я». Но как мы можем действительно существовать отдельно от того же самого мира, который создал нас? «Прах к праху» – это не просто фраза, популярная на похоронах, это большая истина. Мы не можем отделиться от мира и его обитателей так же, как волна не может отделиться от океана. Мне не удавалось даже представить себе противостояние против этого ощущения отдельного «я», но попробовать, разумеется, стоило.
Я начал пару раз в неделю добавлять метта в ежедневную практику. Согласно тому, как учила нас Спринг на ретрите, я проводил первые 5–10 минут воображая, как посылаю добрые флюиды. Я посылал их в таком порядке: себе, «наставнику» (Мэтту, Марку или родителям), «близкому другу» (моему коту Стиву), «нейтральному человеку» (нашему ночному консьержу), «сложному человеку» (обычно это был кто-нибудь, кто раздражает меня на работе), а потом «всему сущему» (это напоминало обзор всей планеты в духе National Geographic). На ретрите Спринг советовала нам не включать возлюбленных, но дома я добавил Бьянку в список. Она была в отдельной категории.
Надо сказать, мне не очень нравилось регулярно пытаться делать из себя плаксу. Мне ни разу не удалось даже приблизиться к тому слезному откровению, какое я пережил на ретрите. Тем не менее, буддистские книги говорили, что смысл не в том, чтобы по свистку вызывать у себя какие-то эмоции. На самом деле, суть была в тренировке сострадания как мускула точно так же, как обычная медитация помогала тренировать осознанность. Я купил книгу «Любовь и добро» Шарон Салзберг, очередной Джю-Бу. Меня настолько смущало название, что я непременно закрывал обложку журналом, читая ее на людях, например, в самолете.
Я не хочу сказать, что последующие события были результатом исключительно практики метта. Были и другие факторы – неизбежный результат взросления или патологическая потребность в одобрении. Как бы то ни было, через несколько месяцев после того, как я начал практиковать сострадание, что-то изменилось. Не то чтобы я сразу стал святым или начал источать концентрированный альтруизм прямого отжима, но доброта определенно стала значить для меня гораздо больше.
Я предпринял кардинальную попытку изменить свое отношение ко всем людям, попадавшим в поле зрения, включая тех, кого я раньше не замечал. Это были в основном те, кто носит униформу, – служба охраны АВС, сотрудники коммунальной службы, служащие авиалиний, официанты и т. д. Моя новая тактика «смотри в глаза и улыбайся» была по-настоящему приятной. Я словно баллотировался в мэры. Мне нравилось, что теперь каждый день я положительно взаимодействовал с большим количеством людей. Я начал пользоваться бо€льшим успехом. Признавая человеческую природу других, я нашел действительно эффективный способ отпугнуть эгоцентрические мысли, вьющиеся вокруг моей головы.
Я научился ловко уворачиваться от жалоб и сплетен на работе. Нытье – это такой же повседневный элемент в новостном агентстве, как секретные рукопожатия, пищащие друг на друга факсы или собачья привычка нюхать зад. Хоть я и не смог до конца отказаться от привычки ныть – некоторые разговоры были слишком вкусными – я изо всех сил пытался избегать некоторых тем, понимая, что мне после этого захочется окропить себя святой водой.
На моей работе столько отличных возможностей для конфликтов. Старший продюсер говорит исправить текст в последнюю минуту, или тебя просят остаться на дежурство, то есть просидеть несколько часов в студии просто на тот случай, если будут срочные новости. Еще может быть звонок в обед с сообщением о том, что на закате нужно быть в Нью-Джерси. Поскольку я избавился от паранойи и убедил себя в том, что люди намеренно мне не вредят, я перестал так легко приходить в ярость и обнаружил, что реже вступаю в споры.
Буддизм подчеркивает, что все мы хотим одного и того же – счастья – но у каждого из нас свой уровень способностей для этого. С этой мыслью в голове я легко мог стерпеть нерадивых бортпроводников или таксистов, в машинах которых пахло не лучше, чем в ботинке. Разумеется, первой моей реакцией было раздражение. Эго шептало: «Я откажусь от твоих услуг. Я уничтожу тебя. Я сотру тебя в порошок. Я буду судиться с тобой до последнего». Но потом, как минимум в 10 % случаев, осознанность и сострадание начинали работать, и тогда я не клевал на эту удочку. Я все еще выходил из себя пару раз в месяц, но эти эпизоды были не более, чем напоминанием о том, как коварен гнев – сперва он кажется соблазнительным, но в конце концов отравляет жизнь. Буддисты весьма точно описали гнев как «медовый цветок с ядовитым корнем». Со временем я научился быстрее восстанавливать равновесие и просить прощение.
