Он осторожно опустил свою ношу на постель. Стелла была в той же белой блузке и синих джинсах, что и в день их первой встречи.
— Присядь со мной рядом, Фредерик. Позволь мне почувствовать себя здоровой и нормальной.
— Я уже сказал, для меня ты — нормальная, Стелла.
— Но я не могу сделать все, что хотела бы сделать в этот момент.
Фредерик снова поцеловал ее и начал осторожно расстегивать пуговки на блузке. Он поцеловал ее в шею. Руки Стеллы потянулись к его рубашке. Он осторожно снял с нее блузку и сорочку, чтобы ничто не мешало им чувствовать друг друга. Потом стянул джинсы и погладил ноги, неподвижно лежащие на покрывале. Она тоже могла бы быть статуей. Но не как мама. Совсем не как мама. Фредерик лег рядом со Стеллой и заметил, что она плачет. Он тоже начал плакать. Слезы лились ручьем. Руки легкие, как бабочки. Его ноги на ее ногах.
— Фредерик, ты помнишь, что я сказала? Я могу иметь детей.
— Я хочу, чтобы у нас были дети.
Ее аромат. Он готов был вдыхать его всю жизнь. Ее волосы — как тонкое покрывало. Теплые руки. Мягкий смех. Вся она — как солнечная полянка в лесу. Мягкий мох. Его тело, вернувшееся к жизни. Красивое в ее карих глазах. Море и бесконечность. Черное и белое. Ее губы на его щеке. Его глаза над лесами и лугами. Лихорадочные фантазии на пути к горизонту, чтобы никогда не вернуться. Мечты, завернутые в шерстяной плед. Травяные настои. Движение тел, подобное колыханию высокой травы в поле. Солнце, выглядывающее из-за туч в дождливый день. Крики и тишина. Грех и прощение. Обещание никогда не разлучаться.
Он не знал, сколько времени они пролежали рядом. Знал только, что в ее объятиях ему не холодно. Пальцы Стеллы обвели контуры его губ. Она прижалась к нему. Зарылась лицом в его волосы. Улыбнулась.
— Шведские дети знают сказку о Хайди?
— Я знаю. Хайди пришлось жить у своего бедного дедушки на хуторе в Альпах. Мне всегда было ее жалко. Она была такой свободной…
— А помнишь, в этой книге была другая девочка, по имени Клара? Она жила в красивом старом доме с очень обеспеченными родителями. Каждое утро к завтраку у них был свежий хлеб. Brötchen, как мы говорим. У нее были длинные светлые волосы, как у меня. И она тоже сидела в инвалидном кресле, как я. Правда, в конце книги она снова смогла ходить. Так ведь всегда происходит в сказках. Я завидовала ей в детстве. Она мне очень нравилась. Странно, да? Завидовать больной девочке? Словно я уже тогда знала, что со мной случится. Но теперь я ей больше не завидую. У нее не было того, кто мог бы подхватить ее на руки, раздеть и сделать самой счастливой женщиной на свете.
— Может, она тоже нашла свое счастье? За пределами книги, разумеется.
— Мне почему-то так не кажется.
— Ты выйдешь за меня замуж?
Стелла улыбнулась.
— Говоря о Кларе…
— Говоря о тебе.
— Фредерик, ты не обязан на мне жениться. Я никогда не смогу ходить. Того, что сейчас между нами произошло… мне достаточно.
— А мне нет.
Он спрятал лицо, чтобы не видеть «нет» в ее глазах. Погладил по животу, бедрам. Нарисовал узор на левой ноге. Ее ноги были покрыты легким белым пушком. Как одуванчики, подумал он.
— Не торопись, Фредерик. Не ради меня, а ради себя.
— Мне не нужно время.
— А мне нужно. Если я правильно помню, Хайди прятала хлеб, чтобы отдать дедушке. У него были больные зубы. Но когда пришло время возвращаться домой, хлеб стал черствым, как камень. Такое случается, когда чего-то очень сильно хочешь. Дай мне немного времени, Фредерик. Чтобы продлить эти мгновения, которые кажутся мне раем.
— Раем?
— Да, мне кажется, что я стою на самой вершине огромной горы. Наверное, это звучит банально, но именно так я себя и чувствую. Потрясающее ощущение.
— Тогда я могу подождать.
Фредерик сказал правду. Он может подождать. И все остальное тоже может подождать. Например, разговор со Стеллой об Эсбьёрне Алениусе и о задании, которое он получил от Михаэля. Неужели все в этом мире — иллюзия? Как гребень Клеопатры, например. Нет, он не хотел думать об этом сейчас. И не хотел рассказывать Стелле. О том, что произошло в последнее время. О разговоре с Михаэлем.
— Ты могла бы уехать из Швеции? Вернуться на родину, в Германию?
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что я хочу сбежать. Оставить все проблемы позади. Начать новую жизнь с тобой… Моя бабушка была француженкой, мама переехала сюда совсем девочкой. Я не чувствую себя в Швеции дома. Я обожаю Париж и Лондон, но всегда мечтал жить в Берлине. Немногие города представляют собой такую фантастическую смесь прошлого и настоящего. Мне нравится его атмосфера. И хотелось бы там работать. Неважно кем. Так могла бы ты представить…
— Могла бы я… — рассмеялась Стелла. — Это так по-шведски. «Могла бы ты?..» вместо «Хочешь поехать со мной?». Я не знаю, Фредерик. Я создала себе свой мир здесь, и мне он нравится. Я добилась успехов в работе, реализовалась, несмотря на инвалидность. Но я не говорю «нет». Я тоже люблю Берлин. Вот только зачем нам решать прямо здесь и сейчас?
— Правильно, зачем? Можем решить и через двадцать четыре часа!
— Ты шутишь!
Фредерик заметил, что потолок светлее стен, тоже выкрашенных в белый цвет. Видимо, Стелла подбирала разные оттенки белого, чтобы зрительно увеличить пространство. Белое тоже не всегда белое. Белое — это смесь белого и черного, правды и лжи, действий и их последствий. Он повернулся к Стелле.
— Я знаю, это прозвучит банально, а я ненавижу банальности. Но я должен уйти. У меня есть дело, которое нельзя отложить. Ты дождешься моего возвращения?
Стелла нахмурила лоб, но вроде бы не расстроилась.
— Сперва ты спрашиваешь, выйду ли я за тебе замуж. Потом говоришь, что должен уйти. По-моему, все это очень похоже на…
Он тронул пальцем ее губы, прося замолчать.
— Ты мне поверишь, если я скажу, что от того, что я должен сделать сейчас, зависит наше будущее? Я должен покончить с делами, чтобы наконец освободиться и быть с тобой. Я знаю, что поступаю некрасиво. Ты права.
— Я тебя прощаю, Фредерик. Но ты должен рассказать мне немного о себе. Я не хочу, чтобы ты уходил вот так сразу.
Фредерик отметил, что они лежат голые, тесно прижавшись друг к другу. Как мертвые Ромео и Джульетта. Ему показалось, что они превращаются в Ханса Карлстена и Анну Данелиус. Руки и ноги усыхают, дыхание замирает…
— Что ты хочешь узнать?
— Кто ты. Откуда ты? Где и как ты рос? Чем занимался в детстве? Были ли у тебя братья и сестры? Кто твои родители?
— Я родился в маленькой деревушке на севере, — ответил он с горечью. В ушах у него зашумело, как шумит ветер в сосновом бору. — Мама приехала в Швецию в шестидесятых, когда бабушка умерла. Маме было всего двадцать лет. В Париже у нее никого не осталось. Бабушка была певицей. Она забеременела от немецкого солдата, и все считали ее предательницей. Я не знаю, каково им пришлось. Мама почти ничего не рассказывала, даже когда я спрашивал. Вскоре она познакомилась с папой, и они поселились в его родной деревне. Потом родился я. Наверное, из-за меня они и поженились. Они были очень разные. Папа служил егерем. Дитя лесов, как он сам себя называл. Сильный, смелый. Привлекательный своей грубостью. Мама же была настоящая француженка — хрупкая и изящная.
