И еще он думал о том, что это происшествие, как ни крути, а подпортило им случайно выдавшиеся каникулы. Убийство само по себе неприятно, а присутствие полиции способно еще больше его усугубить. Раньше Гуров, работая опером и по долгу службы вынужденный вмешиваться в частную жизнь людей, не задумывался над тем, какое неудобство им доставляет. Само это слово «неудобство» он считал неуместным, неподходящим к ситуации. Ведь совершено тяжкое преступление, и раскрыть его – первейшая задача сыщика. Это был его долг, и он рассуждал как офицер полиции (тогда еще милиции). И считал себя абсолютно правым.
Сейчас его позиция не поменялась коренным образом – он по-прежнему считал раскрытие убийства первоочередной задачей, однако он стал по-другому воспринимать отношение к этому обычных людей, волею обстоятельств втянутых в ситуацию. Произошло это после того, как ему неоднократно довелось выступить по другую сторону, то есть когда он в сложившейся ситуации был не сыщиком, не милиционером или полицейским, а простым обывателем. Тогда он сам ловил себя на мысли, что раздражается от присутствия правоохранительных органов на его территории, от их вопросов, на которые, казалось, они не имеют права…
У каждого своя правда, свое видение ситуации. И осознание этого научило Гурова терпимости и пониманию обеих сторон. Но сейчас в нем боролись две ипостаси: сыщики с многолетним стажем – и обычного человека, который впервые за долгое время улучил возможность отдохнуть с женой.
Уже когда совсем рассвело, Гуров наконец провалился в сон, но недолгий: около девяти Мария разбудила его и предложила пойти позавтракать. О ночном происшествии ни он, ни она не заговаривали, молча дожидаясь развития событий. Но когда Лев с Марией пришли в ресторан, пансионат уже гудел, как потревоженный улей. Тело Алика было обнаружено сегодня утром уборщиками пляжа, и теперь все только об этом и говорили. Полиция, правда, пока никого из гостей «Лазурной бухты» не беспокоила, но все этого ждали.
В зале ресторана шло бурное обсуждение. Трагическое событие взбудоражило весь пансионат. Новость сплотила отдыхающих, объединила их в группки по нескольку человек. Если обычно за столиками сидели по двое, то сегодня Гуров с Марией наблюдали компании из шести, а то и восьми человек. Люди за время отдыха уже успели хотя бы шапочно познакомиться, а Гуров с Марией были новенькими. Поэтому они не стали ни к кому пристраиваться, а заняли то самое место, за которым ужинали вчера вечером. К тому же у них было особое мнение по поводу инцидента, и они не спешили делиться им с окружающими.
Они оба обратили внимание на то, что Алевтины в зале не было. Когда они проходили мимо ее номера, оттуда не доносилось ни звука. Это еще ни о чем не говорило, конечно, она могла просто избегать общества. Но почему-то у Гурова было ощущение, что Алевтина не вняла никаким советам и что ее уже нет в пансионате «Лазурная бухта». Да и вообще в Крыму.
Гуров отметил, что возбуждение наблюдается и среди обслуживающего персонала. Официанты были рассеянными, торопливыми и нервными. Не исключено, что сегодняшний день повлечет за собой еще несколько увольнений. Причем, возможно, по собственному желанию. Во всяком случае, Гуров краем уха слышал разговор между двумя официантами.
– Короче, я по ходу сваливать буду, – говорил один. – То воруют, то убивают… Ну его от греха подальше.
– Да я бы тоже свалил, – поддержал его второй. – Только куда?
– Да ладно! Пансионатов и ресторанов полно! Сейчас кругом перемены, новых людей набирать будут. Так что без работы не останемся. А если даже и так, то все равно лучше, чем здесь.
В зале среди отдыхающих царили примерно те же настроения. Сквозь разновысотный гул голосов можно было различить такие фразы:
– Кошмар какой! И это в приличном месте!
– И не говорите! А мне так рекомендовали этот пансионат!
– Может быть, раньше тут и было неплохо, когда еще прежний персонал был! А сейчас, говорят, все поменялось – и вот вам результат!
– Говорила я Стасику – нужно ехать в Грецию! Нет, выбрал Крым! Мало того, что на переправе проторчали больше суток, так еще и здесь сюрпризы. Не отдых, а мучение! Боюсь, по возвращении мне понадобится лечение в санатории!
Подобные эмоциональные фразы в основном исходили от женщин. Мужчины были более сдержанными, а если и высказывались, то старались все-таки по делу. Больше всех усердствовал крупный краснолицый мужчина, с обширной лысиной и длинными усами, похожий на запорожского казака и председателя колхоза одновременно. Мужчина был в вышитой косоворотке, поверх которой был надет костюмный пиджак. И это нелепое сочетание делало его еще больше похожим на киношного персонажа.
Он сидел за столиком, за которым собралось самое большое количество народа – Гуров насчитал девять человек, которые теснились, плотно расставив стулья. Мужчина тоже был достаточно эмоционален.
– Банда завелась, точно вам говорю – бан-да! – говорил он. – Сначала кафе ограбили, потом парня убили!
– Господи, но за что? – воскликнула одна из женщин – худенькая, невзрачная, лет за пятьдесят.
– Так он их видел, парень-то! – уверенно говорил мужчина. – Он свидетелем был, сви-де-те-лем! – снова по слогам проговорил он. – Он по ночам гулять выходил, вот и видел! Я сам как-то вышел на балкон посреди ночи, смотрю – он идет со стороны пляжа. Любил прогуляться по ночам, вот и нагулял себе проблем. Нечего по ночам шляться, если ты еще молокосос! – Он решительно рубанул рукой воздух. – Ночью спать надо! А то вот нарвался на бандитов, а куда ему против них? Он кто? Тю! Кутенок сопливый! Они ж его одной левой!
– С ним дама была, – вставила та же щупленькая женщина. – Кто она? Мама его?
– Антонина Павловна! – снисходительно бросила ее соседка по столу – грузная дама с тяжелой шишкой из седеющих волос на затылке и черной каемкой усиков над верхней губой. – Я вас умоляю! Какая мама, о чем вы?
Антонина Павловна вспыхнула и стыдливо захихикала, прикрывая рот сухонькой ладошкой.
– Простите, Вероника Васильевна, я же здесь недавно, – оправдываясь, произнесла она. – Это вы старожилы. А Николай Петрович вообще, по-моему, здесь всех знает.
– Не всех, но многих, – подтвердил лысый усач. – Я ж в Крыму родился! Это уж потом мы в Миргород переехали. Но сюда отдыхать приезжал регулярно – и при Союзе, и когда Украина отделилась.
– Так что же насчет этой женщины? – У Антонины Павловны загорелись глаза. Она, как определил Гуров, скорее всего, была старой девой с ханжескими замашками, которую интересуют разные пикантные подробности чужой жизни.
– Так сбежала она! – с уверенностью проговорил Николай Петрович. – Сбе-жа-ла! И правильно сделала! А то бы и ее саму… того! Она же тоже свидетельница!
– Как сбежала? – ахнула Антонина Павловна. – И что же, теперь скрываться будет?
Гуров не успел услышать, что ответил всезнающий Николай Петрович. Он в этот момент обменялся взглядом с Марией. Та движением бровей указала на столик, за которым сидел Николай Петрович, явно советуя прислушаться к беседе. Гуров понимал, что во всем этом диалоге сплетни и кривотолки составляют процентов девяносто. И честно говоря, он не любил их. В отличие, скажем, от Станислава Крячко, который просто обожал. Крячко придерживался позиции, что слушать подобные вещи очень полезно, потому что в них среди кучи шелухи непременно отыщется золотое ядро истины. И сейчас Станислав наверняка навострил бы уши, весь обратившись в слух. А еще вероятнее, что подсел бы за столик к Николаю Петровичу, перезнакомился со всеми присутствующими, с удовольствием окунулся в беседу и ориентировался бы в ней как рыба в воде. А потом повел Николая Петровича в бар, где под местные вина ловко вытянул бы из него все, что тот успел узнать или размыслить. А уже потом, в одиночестве, Крячко каким-то одному ему известным методом разобрал бы весь этот свал по полочкам и вычленил то, что действительно имеет смысл.
