— Лорд прибыл, когда я уезжал, — отвечал капитан, — наши лодки встретились в гавани Портсмута, когда я ехал на свой корабль. Мы могли при встрече только обменяться поклонами.
Маргарита пожала ему руку. Гастингс улыбнулся и кивнул головой, точно хотел поблагодарить судьбу за то, что она во всем была к нему благосклонна. Затем он поднялся:
— Даже и в этот чудный день долг должен стоять на первом месте. Вам будет довольно времени, мой дорогой Эдуард, предаваться счастью, теперь никакое облако не омрачит его больше. Сегодня я вас уведу от Маргариты, мне надо о многом вас расспросить и многое от вас услышать.
Капитан обнял Маргариту, поцеловал руку Марианне и последовал за Гастингсом, который благосклонно, как король, отпускал своих гостей. Долго они сидели в кабинете Гастингса, и капитан ответил на все вопросы и замечания губернатора.
— Ну что ж, — поднялся Гастингс, — у змеи зависти и злости раздавлена голова, а отрастут ли у нее новые головы, как у лернейской гидры, покажет будущее. И для вас, мой друг, — он крепко пожал руку капитану, — открывается счастливая будущность. Раху пропал, созвездие дракона, обагрявшее своим кровавым светом ваше прошлое, исчезло, и над вашей головой подымается утренняя звезда, предвещая яркий солнечный день новой жизни. Идите отдыхать. Завтра увидимся.
Наразинга все уже устроил, и в первый раз после долгих лет этот некогда отвергнутый и бездомный скиталец испытал отраду возвращения в родные места. Ему казалось, что и эти стены, и эти ковры, и эта мебель — его старые друзья. Всем слугам, пришедшим приветствовать своего господина по его возвращении, он подавал руку. Отпустив Наразингу, он поспешил в парк. По знакомой дороге, связанной со столькими воспоминаниями, спешил он к пруду с лотосами, который тихо и спокойно сверкал. Как и раньше, отражались сверкающие звезды неба в темно-синих пятнах водной поверхности, а цветы лотоса разливали свой сладкий аромат. Долго стоял капитан у края бассейна около беседки из деревьев, бывшей свидетельницей его любви и страданий.
Он достал медальон, в котором находился высушенный цветок, данный ему Маргаритой, снял цепочку с шеи и, поцеловав его, далеко забросил в воду.
— Покойся там, на глубине, — проговорил он, — ты, священный знак, волшебная сила которого так счастливо меня охраняла во всех смертельных опасностях.
С ужасом взглянул он на то место, где когда-то в темноте кустов погиб Хакати. Он опустил голову на руки и тихо прошептал:
— Прости мне мое прегрешение, Ты, вечный источник прощения, как и я буду прощать всем, кто виноват передо мной.
С царским великолепием готовились в резиденции к свадьбе Маргариты. Старому капеллану дворца как испытанному другу сказали, что капитан — сын индийской женщины из очень отдаленной местности и что его надо окрестить, так как он до сих пор не крещеный. Капеллан, поговорив с капитаном о религиозных вопросах и убедившись, что он верующий, крестил его в ризнице. Начались приготовления к свадьбе. Так как во всей Индии стало известно, что Гастингс придает особенное значение предстоящему семейному торжеству, то со всех сторон старались угодить желанию всесильного губернатора. Все европейское общество Калькутты занялось шитьем великолепных туалетов для дам, блестящих ливрей для слуг и богатых сбруй для лошадей и слонов. Все князья Индии хотели превзойти друг друга, принимая участие в свадебном торжестве. Набоб Асаф-ул-Даула явился сам в королевском величии с большой свитой слуг верхами и на слонах, как и молодой пятнадцатилетний набоб Бенгалии. Приехало много раджей и магаратских князей, а Типпо-Саиб отправил посольство под предводительством одного из своих сыновей, которое своим блеском затмило бы всех, если бы его не перещеголял посланный низама из Гайдерабада Могол из Дели тоже отправил посольство, которое по внешнему виду не могло соперничать со своими бывшими подданными, но и Гастингс, и все другие обращались с ним как с самым важным. В Калькутте не хватало места для бесчисленной толпы слуг, слонов и лошадей.
В день свадьбы весь город богато убрали дорогими коврами и цветами, на всех углах развевались английские флаги с гербами.
В блестящих экипажах, со скороходами, форейторами и богато одетыми лакеями подъезжали члены европейского общества. Но весь их блеск померк при появлении князей с их свитами.
Гастингс, против обыкновения, появился на пороге своего жилища в парадном наряде из серебряной парчи, встречая и провожая князей. На рукоятке его сабли блестел бриллиант редкой величины и красоты, а пряжка его шляпы состояла из драгоценных камней. Гордо глядел он на выезды князей, бывших неограниченными властелинами и повелителями и обладавших громадными богатствами, а теперь явившихся сюда, чтобы оказать почет его дочери Марианне. Удовольствие светилось в его взоре, но лицо оставалось спокойным, осанка — гордой и холодной. Только к набобу из Аудэ и посланным Могола и падишаха Типпо-Саиба сошел он навстречу до половины лестницы. Остальных же он приветствовал как монарх, на пороге, и еле склонял голову на их почтительные приветствия. Долго длился свадебный прием, и тем, кто явился первым, пришлось ждать несколько часов в громадном зале, убранном английскими флагами, пока не собрались все гости.
Когда же наконец собрались все, то отодвинули боковую стену громадного зала, и во всем блеске зажженных свечей предстал богато убранный и обвитый цветами алтарь, вокруг которого стояли все бывшие в то время в Калькутте английские служители церкви. Сам Гастингс вышел, чтобы привести венчавшихся, и скоро появилось свадебное шествие, предшествуемое офицерами.
Капитан в ярко-красном, расшитом золотом мундире с орденом Бани на груди, с лицом, сиявшим гордостью и счастьем, вел за руку Маргариту. Она выглядела такой прекрасной, что при ее появлении в зале пронесся всеобщий восторг восхищения.
На ней было богатое шелковое платье из материи, вытканной перемежающимися тонкими, как волос, серебряными нитями; всю ее фигуру обволакивала чудесная индийская ткань из нитей тоньше паутины, и целый кусок ее длиной во много метров поместился бы в маленький золотой медальон. Чудо индусского ткацкого искусства, украшавшее Маргариту в день ее торжества, подарил низам Гайдерабада. По преданию, оно считалось сокровищем великого государя Ауренг-Зеба, вытканным для его супруги первыми мастерами-ткачами Индостана.
Скромный венок из флердоранжа обвевал белокурые волосы Маргариты, спускавшиеся с головы свободными локонами; ни одним драгоценным камнем не украсила Маргарита свой подвенечный убор, только на груди ее распускался ярко-красный цветок лотоса, сорванный в бассейне парка. На щеках Маргариты играл нежный румянец радости, и глаза сверкали, когда она кланялась и благодарила за приветствие, и затем с любовью обращала свой взор на возлюбленного. Гастингс с женой вели пару с обеих сторон к алтарю. Марианна опять посвежела и помолодела; легкий слой пудры покрывал ее прическу, скрывая начинавшие седеть волосы. Ее скорее можно было принять за сестру, чем за мать невесты. В ее ожерелье и кушаке, браслете и диадеме сверкали чудные драгоценные камни. Все князья Индии для такого торжественного случая привезли подарки из своих сокровищниц и для жены губернатора.
