Упаковала своего плюшевого друга?
Люси смущенно перечитала эсэмэску, потом связала ее с пикником.
Ее пальцы пролетели над кнопками.
Никаких плюшевых мишек, я зла, как гризли.
Она нажала «отправить» и села в машину, надеясь пережить этот день без потерь и волнительных поцелуев.
Мобильник снова запищал.
А кто говорил про мишек?
[9]
Ей понадобилось около секунды, чтобы осознать двусмысленность его послания и отогнать картинку: она, в черной сексуальной сорочке, и Кэш, который срывает ее.
Зубами.
«Черт возьми», – пробормотала она, мучаясь над достойным ответом. Как назло, ничего не придумывалось.
Так что Люси ограничилась жалким «До скорого».
И провела следующие двадцать минут по дороге к Ярра-Ривер около Ботанического сада, стараясь обуздать воображение и отогнать соблазнительные мысли о Кэше.
* * *
– Тебе лучше быть сегодня паинькой, – сказала Люси Кэшу, склонившемуся над бокалом с прохладным шардоне, когда оба устроились на уютном пледе для пикников. – Это означает: никаких поцелуев.
– Не отравляй настроение, – отозвался тот, – ты что, не слышала, что влюбленным положено непрестанно целоваться, особенно накануне Валентинова дня? – И он послал ей воздушный поцелуй. – Это не в счет.
Она невольно улыбнулась в ответ на его поддразнивания. Придвинувшись чуть ближе, чтобы другие не смогли услышать, прошептала:
– Думаешь, мы единственные здесь, кто считает, что День святого Валентина – бред собачий?
Он усмехнулся и кивнул на пару слева от них: те, нежно обнявшись, потягивали вино:
– Эти точно так не считают.
Поглядел направо: парень кормил девушку клубникой в шоколаде.
– Эти тоже.
Уставился на парочку прямо перед ними: сидят в обнимочку, она – у него на коленях, о чем-то воркуют.
– А от этих просто тошнит.
– Точнее не скажешь, – Люси чокнулась своим бокалом с бокалом Кэша, – а мы – просто пара антикупидонов.
– Выпьем же за это!
Люси чувствовала себя свободно. Она умела смеяться и шутить и делать вид, что она вовсе не на берегу Ярры, где снуют официанты, разнося слишком изысканную для пикника пищу, что ее не окружают отвратительно сентиментальные пары, свято верящие в ту чушь, которую увековечил Валентинов день.
Кэш опустил бокал и посмотрел на нее так пристально, что она едва не начала ерзать.
– Можно задать тебе вопрос?
– Конечно. Но не факт, что я тебе отвечу.
Уголки его губ изогнулись.
– Почему ты так цинична?
– Я могу задать тебе тот же вопрос.
Он колебался, словно раздумывая, что сказать. Поставил бокал на маленький поднос, откинулся назад, опершись на руки.
– Мама бросила нас, когда я был совсем маленьким. Для отца это стало катастрофой.
Он неотрывно глядел на реку, погрузившись в воспоминания, в которые Люси не хотелось вторгаться.
– Она была богата. Увлеклась простым парнем. И наверное, в конце концов устала от него. Или от меня. Как бы там ни было, папа изменился. Был душа-человек, всегда с улыбкой, а превратился в мрачного брюзгу. Денег у нас не было. Все, что я делал, вызывало у него недовольство. Потом я подрос и начал подрабатывать тут и там. – Он покачал головой. – Только когда я появлялся с зарплатой, отец становился чуть менее мрачным.
Люси во все глаза смотрела на человека, которого изначально держала за богатого, пустого сноба. И чувствовала себя ужасно виноватой за то, что осуждала его.
– Мне так жаль. – Банальное извинение сорвалось с ее губ, и ей захотелось взять его обратно.
Сколько друзей – на поверку просто знакомых – говорили ей свое «мне так жаль», узнав о ее разводе с Эдрианом? И она благодарила за каждое «мне так жаль», удерживаясь от того, чтобы рассказать им правду о бывшем супруге. Большинство этих друзей были друзьями Эдриана, и совесть не позволила ей нанести удар по их отношениям.
Жаль, что у Эдриана угрызений совести не наблюдалось.
– Да ничего, дело прошлое. – Кэш пожал плечами, словно его признание ничего не значило. Но Люси заметила, как напряжены его плечи, как у глаз залегли тени. И почему она не держала рот на замке? – Правда жизни такова, что мало кто может похвалиться безоблачной биографией. Конец истории.
– Мне об этом можешь не говорить, – сорвалось у нее с языка, и она тут же пожалела об этом.
Кэш внимательно поглядел на нее и поднял бровь:
– Звучит так, будто вам есть чем поделиться, мисс Грант.
– Вовсе нет.
Еще не хватало выложить историю своего ужасного замужества случайному встречному.
Снова эта искушающая, уверенная улыбка.
– О себе я рассказал. Могла бы хоть немного рассказать о себе.
Люси посмотрела в глубокие синие глаза Кэша. Ни тени желания причинить боль. Ни намека на секреты.
Как ему это удалось? Простить? Уйти от прошлого, в котором было столько печали, если не сказать – горя?
Ей самой хотелось этого, но она не могла простить Эдриана.
– Как ты сумел простить родителей?
Озадаченный, он взглянул прямо в ее лицо:
– Ты о чем?
Люси скомкала салфетку:
– Они, кажется, обошлись с тобой жестоко. Мама тебя бросила. Папа был эмоционально раздавлен и потому холоден с тобой. Как тебе удалось переступить через это?
– Сосредоточился на том, на что можно положиться.
– Например?
– Деньги. Погружение в работу. Успех.
Погружение в работу – это про нее тоже. Деньги и успех – увы, нет.
– Так кого ты не можешь простить?
Он забрал салфетку, которую она продолжала нервно комкать, и накрыл теплой ладонью ее пальцы. В душе Люси словно загорелось крошечное пламя, успокаивая и согревая ее.
Она не хотела соглашаться с этим внезапным сближением. Не хотела ничего рассказывать. Но его прикосновение было таким надежным, а во взгляде столько понимания, что признание само вырвалось из нее.
– Девять лет назад я была замужем. Год безоблачного счастья. Потом оказалось, что этот подонок мне изменяет. Направо и налево. С первыми попавшимися юбками. – Она засмеялась, но смех прозвучал немного истерично. – До ужаса банальная история, а?
Кэш крепче сжал ее руку:
– Мне бы следовало сказать, как мне жаль, но тогда я совру. Потому что он сделал мне одолжение. – Он поднял ее руку и провел губами по костяшкам пальцев. – Если бы все еще была замужем за этим придурком, ты бы не сидела сейчас здесь со мной.
