Обнаженный.
Бледный.
Бегущий, словно призрак, посреди улицы, преследуемый троицей одетых в черное мужчин с мачете.
Она знала, что дело идет к этому, думала, что подготовилась к этому, насколько могла, но увидев его во плоти – его страх, его панику, его отчаяние, – была вынуждена прикусить губу, чтобы не окликнуть его.
Я наблюдаю его казнь.
Итан скрывается из виду, устремившись к зданиям, выстроившимся вдоль Главной улицы, и осознание прошивает ее, как заряд картечи сразу из двух стволов в грудь: она видит его в последний раз, потому что не пойдет в дом на Первой авеню, чтобы лицезреть то, что от него останется, увидеть, как изувечили ее мужа, отца ее сына.
Все больше людей наводняют улицы, целыми толпами поголовно мчась по направлению к Главной.
Несмотря на унылую погоду, царит карнавальная атмосфера, все чаще и чаще попадаются на глаза костюмы – несомненно, приготовленные заранее.
Хотя никто никогда не заговаривает о красном дне, она знает, что некоторые вожделеют по звонкам телефонов.
Ради возможности сорваться с цепи в самые глухие часы ночи.
Пустить кровь.
В прошлый раз они с Беном присоединились к шабашу – будто у них был выбор – и хотя и не проникли в око бури, на деле забившей Билла Эванса до смерти, периферия их все-таки захватила.
Она собственными ушами слышала его вопли и мольбы посреди маниакального гогота и глумления толпы.
После весь город гулял на Главной улице до рассвета – алкоголь лился рекой, фейерверки взрывались, все плясали, пели, пировали – и хотя она не могла сдержать омерзения перед всем этим, дух бесспорного единства витал над толпой, напоив сам воздух, будто электричество.
Все обнимались.
Ликовали.
Ночь человечности со всеми ее пороками, радостью и безумием.
Празднество в аду.
За ее пять лет в Заплутавших Соснах было всего четыре красных дня.
Сегодня будет пятый.
Тереза утирает лицо и отворачивается от окна.
Тихонько пробирается по скрипучим доскам пустого чердака, осторожно выбирая, куда ступить. Если она разбудит Бена и он увидит, что красный день в разгаре, то захочет выйти на улицу, присоединиться.
Она спускается по раздвижной чердачной лестнице, складывает ее и вместе с люком убирает обратно в потолок.
Так странно стоять на втором этаже этого тихого дома, учитывая, что происходит снаружи.
Пройдя по коридору, останавливается у открытой двери комнаты Бенджамина.
Он спит.
Двенадцать лет, и с каждым днем все больше и больше походит на отца.
Глядя на него, она гадает, станет ли Итан кричать, когда его наконец настигнут.
Услышит ли она его?
И если да, сможет ли это вынести?
Порой все кажется совершенно нормальным, словно всегда так и было, но бывают мгновения, когда подспудное напряжение вопросов, задавать которые она больше себе не позволяет, грозит вырваться, сокрушив ее, как античный хрусталь.
Скоро на Главной улице загремит музыка, и не исключено, что это разбудит сына.
Бен захочет узнать, что происходит, и тут уж ему не солжешь.
Не подсластишь пилюлю.
Он слишком умен для этого.
А она чересчур его уважает.
Что же ему сказать?
И более трудный вопрос…
Неделю спустя, проснувшись посреди ночи в одиночестве темной спальни, лишенная возможности когда-либо свидеться с мужем снова…
Что она скажет себе?
Глава 11
Итан ринулся через следующий перекресток. Каждый раз, когда он оглядывался, огней позади становилось все больше, но его ближайший преследователь-барьерист – проблема более неотложная. Тот вырвался далеко вперед своих более тихоходных компатриотов, и Итану показалось, что он выглядит знакомо – лысая голова, громадные очки в серебристой оправе… И когда тот сократил разрыв до тридцати футов, Итан сообразил, кто это – тот самый козлина-провизор, у которого он пытался купить аспирин два дня назад.
Главная улица замаячила в одном квартале впереди, через двух– и трехэтажные дома начала перекатываться волна муторного шума – взбудораженный гомон собирающейся толпы.
Ни в коем случае нельзя бежать нагишом по Главной улице.
Но при нынешнем темпе, если не изменить траекторию, именно это в ближайшие двадцать секунд и произойдет.
От Главной Итана отделяла лишь одна улица, даже не улица – всего лишь переулочек с односторонним движением, вклинившийся позади ряда зданий. Последний впрыск подстегнутого яростью адреналина пришел с осознанием, что если, свернув за угол в этот переулок, он наткнется хоть на кого-нибудь – на кого угодно, – то он спекся.
Зарублен насмерть помавающим мачете провизором.
Миленькая кончина.
К улице примыкал одноэтажный гараж, и Итан прикинул, что угол здания, когда он свернет, скроет его от взгляда фармацевта секунды на две.
Если только в переулке его не поджидает толпа, этого будет вполне достаточно.
До сих пор Итан несся строго посередине улицы, но теперь настал момент сделать свой ход.
Он вильнул вправо, метнувшись поперек скользкой от дождя мостовой.
Только бы не упасть!
Пересек полоску травы, затем тротуар, затем снова траву и, уже подбегая ко входу в переулок, сообразил, что даже не знает, что собирается предпринять.
Некогда планировать. Просто реагируй.
По близости шагов преследователя он прикинул, что провизор отстал шагов на шесть.
Затем ринулся в переулок.
С бетона на землю.
Темней.
Туман, подцвеченный вонью мокрого мусора.
Не увидел никого в непосредственной близости, кроме пары фонариков в нескольких сотнях футов дальше, вихляющих в его направлении.
Итан выбросил обе ноги в сторону параллельно, словно при торможении боком на лыжах, погасив инерцию, направленную вперед, настолько внезапно, что ощутил, как ускорение пытается послать его дальше кубарем.
Восстановил равновесие и ринулся обратно по прежнему пути, разгоняясь прямиком к углу здания.
Будь там. Будь там. Будь там.
Столкновение получилось чудовищное, лоб Итана врезался в нижнюю челюсть провизора с такой зубодробительной мощью, что инерция оторвала Итана от земли на добрых полсекунды.
Он вскочил снова с залитым кровью лицом.
