– Итан, вернитесь к нам, и все будет прощено.
Итан узнал бы его где угодно – низкий, утробный рокот голоса шерифа Поупа, срикошетивший от скал обратно в сосновый лес за спиной толпы.
– Вы не ведаете, что творите.
Вообще-то я прекрасно ведаю, что творю.
Теперь, когда на скалы в районе него не падало ни лучика света, Итан снова вскарабкался на ноги и заковылял вдоль скалы на юг.
– Если вы вернетесь, мы не причиним вам вреда.
Ага. Спешу, аж падаю.
– Даю вам слово.
Хотелось бы Итану тоже держать в руках матюгальник.
Другие голоса за рекой тоже выкрикивали его имя:
– Итан, пожалуйста!
– Вы не понимаете, что делаете!
– Вернитесь!
Поуп тоже продолжал взывать к нему, но Итан упорно продвигался в угольно-черный дождь.
И чем дальше он уходил от толпы, тем непрогляднее становилась темень.
Теперь Итан, прихрамывая, тащился медленными, шаркающими шажочками, и его единственным ориентиром выступал только шум реки слева от него.
Позади – стихающие голоса, меркнущие точки света.
Его организм истощил последние запасы адреналина, и Итан уже чувствовал приближение крушения мирового класса.
С полнейшим отказом систем.
Но остановиться он не мог. Не время.
Позыв свернуться в клубочек на песке у реки и уснуть был почти всепоглощающим, но эти люди могут надумать переправиться.
У них есть фонари, оружие и численный перевес.
У него нет ничего.
Риск слишком велик.
Так что он все шел и шел, дожигая жалкие остатки топлива, еще сохранившиеся в резервном баке.
Глава 12
Итан даже не догадывался, долго ли он шел в полнейшем одиночестве сквозь тьму.
Час.
Может, два.
Может, меньше.
Таким темпом он не мог одолеть больше мили. Если в чем он и мог быть уверен, то только в этом. Каждые две-три минуты Итан останавливался и бросал взгляд вниз по течению, высматривая приближающиеся огни, вслушиваясь, не раздастся ли хруст камней под ногами преследователей.
Но каждый раз, оглядываясь, видел все то же – непроглядную темень, а если кто-то и последовал за ним, то рокот реки прекрасно маскировал все остальные звуки.
* * *
Дождь ослабел сперва до мороси, потом – до сеющейся в воздухе водяной пыли, а там и совсем перестал.
Итан все брел, отыскивая дорогу исключительно на ощупь, цепляясь руками за невидимые валуны, ногами делая мельчайшие возможные шажочки, чтобы при неизбежном столкновении с препятствием инерция движения не повергла его на землю.
* * *
А затем будто прозрел.
Только что царила тьма.
И вдруг – разбухшая, почти полная луна; ее свет пробился сквозь разрыв в тучах, и поверхности каждого мокрого камня засверкали, как лакированные.
Итан уселся на валун с плоским верхом, ноги его дрожали, исчерпав свою выносливость почти до предела.
Река сузилась почти вдвое, зато течение стало сильнее, неистово кипя в садике камней белой пеной бурунов и вздымая брызги.
На том берегу возносились громадные сосны – высотой футов семьдесят или восемьдесят.
Внезапно он осознал, что изнемогает от жажды.
Упав на четвереньки, подполз к краю реки и погрузил лицо в лужицу.
На вкус вода была восхитительно чистой и сладкой, но холодной до ломоты в зубах.
Между глотками он бросал взгляды вниз по течению.
Кроме безумной кипени воды, ни движения ни на этом, ни на том берегу.
Итану хотелось спать, он мог бы растянуться здесь на камнях и забыться через считаные секунды, но понимал, что это было бы глупо.
Надо найти убежище, пока меня не покинул лунный свет.
Пока меня не покинула способность ходить.
Пелена туч уже снова начала сгущаться, застилая собой луну.
Итан заставил себя встать.
Переправа через реку здесь, особенно в таком ослабленном состоянии, была бы фатальна. Надо найти укрытие на этой стороне реки, хотя такая задача будет не из простых. На другом берегу реликтовый сосновый лес взбирается по склону горы на несколько тысяч футов, прямо в клубящиеся тучи. В таком лесу наверняка можно было бы отыскать какое-нибудь местечко, чтобы переночевать, укрывшись хотя бы даже в шалаше из лапника. Если набросать достаточно веток, они обеспечат укрытие от дождя, а то и удержат достаточно тепла тела, чтобы стать уютным оазисом в ночи.
Но не судьба.
На этом берегу склон круто взбирался от реки футов на сорок, к подножию тех самых красноцветных утесов, которые обступили Заплутавшие Сосны со всех сторон.
А выше – карниз за карнизом, восходящие во тьму.
Заниматься скалолазанием он не в состоянии.
Побрел дальше.
В желудке бултыхалась вода.
Чувствовал, как распухли и пульсируют ноги. Понимал, что должен был остановиться и вылить из ботинок воду еще час назад, но опасался, что если сядет, то уже не найдет сил, чтобы снова зашнуровать их и двинуться дальше.
Идти по этому берегу было труднее, ровного грунта почти не было – сплошь камни и крутые склоны.
Вошел в рощу высоких сосен.
Каменистый грунт сменился мягкой влажной почвой, покрытой толстым слоем опавшей сосновой хвои, и Итан подумал: «Если дойдет до худшего, посплю здесь». Место не идеальное – слишком близко к реке, нет лапника, чтобы прикрыться, и если кто-нибудь двинется по его следам, то уж мимо не пройдет. Зато кроны этих вековых сосен укроют его от непогоды хоть в какой-то степени.
Он бросил последний взгляд вокруг, уже решив, что если не увидит ничего поинтереснее, то остановится на ночлег прямо здесь.
Поглядел вверх по склону, ведущему к подножию утеса.
И заметил там что-то вроде темной заплатки.
Не думая, не рассуждая, просто начал восхождение.
Карабкаясь на четвереньках среди сосен, а потом, оставив их позади, по каменистой осыпи.
Все круче и круче.
Снова начал задыхаться от напряжения, пот опять заструился по лицу, от его соли защипало глаза.
Ближе к утесу осыпь стала более рыхлой, камни – мельче, и ноги съезжали на каждом шагу, словно он взбирался по песчаной дюне.
Добрался до утеса.
Тьма мало-помалу воцарялась снова, от луны среди туч остался лишь узенький серпик, воздух снова набряк ощущением возвращающегося дождя.
