Попрыгав, капрал осознал, что не он первый облюбовал это местечко. Вон – сквозь подтаявший снег проглядывает кострище, какие-то тряпки и рваные мешки, словно бы что-то тут потрошили. И птицы во́роны, как-то неприметно слетевшиеся, уже сидят на ветвях, тараща глаза-бусины, всем своим видом показывая, что место им тут привычное и давно обсиженное.
– Андрюха, – ежась от холода, обратился к капралу друг Ванька, – может, по чарочке примем, для сугрева? Да и башка трещит, поправить бы.
Капрал вздохнул. Он бы и сам не прочь выпить чарку-другую, но вот беда. Ванька Вадбольский, ежели чарку выпьет, сразу запросит вторую, а там и третью-четвертую-пятую. Как всегда. Пока не ужрется до поросячьего визга, не перестанет. Вчера, проезжая мимо постоялого двора, заскочили, чтобы перехватить по миске щей, и заправили фляги хлебным вином
[35]
. Ночевали в лесу (в стогу не так и холодно было!), сам капрал только отхлебнул, а Ванька свою баклагу вылопал (полуведерная, не для вина, а для воды!). Теперь, конечно же, мается, друг сердечный.
– Терпи, – попытался урезонить Бобылев друга, но где там!
– Андрюшка, руки у меня трясутся, – перешел в наступление неопохмеленный князь. – Как я стрелять-то стану? Промахнусь ведь.
– Ниче, по холодку постоим, весь хмель из тебя выйдет, – усмехнулся капрал. – А дело сделаем – хошь упейся!
Вадбольский злобно зыркнул в сторону товарища, но ругаться поосторожничал. Ругнешься, так точно не нальет! Но выдержки хватило ненадолго.
– Андрюша, – опять заканючил Ванька. – Ну, чарочку-то единую дай. Че ты так? Сам не ам и другим не дам? Худо мне совсем. Слышал небось, что коли не опохмелишься, так и помереть можно. Вона, муж государыни-то нашей не опохмелился, так прямо в дороге и помер. А похмелили бы вовремя, был бы сейчас жив-живехонек.
– Ванька, – сквозь зубы выдавил капрал. – О муже государыни, пущай и покойном, лучше бы помолчал.
– А че молчать-то? – вытаращился Вадбольский. – Тут же, окромя тебя, никого нет. А с кем другим я и говорить не стану. Ладно, Андрюшка, шут с ним, с покойником-то. Дай чарочку-то, не будь немцем. Ну, хоть полчарочки.
Немцем гвардейцу быть не хотелось. «Вот ведь, собака худая!» – ругнулся про себя капрал, снимая кожаную флягу. Прапорщик уже жадно тянул загребущие руки, но Бобылев, покачав головой, полез за стаканом. Дай Ваньке флягу – так он ее всю и выжрет! Эх, хороший парень прапорщик Вадбольский, но пьет много. Даже мундир как-то пропить умудрился.
– Ну че ты копаешься, словно муха брюхатая? – простонал прапорщик, с тоской наблюдавший, как его боевой друг лезет в седельную сумку, вытаскивая оттуда деревянный стакан.
– Цыть! – огрызнулся капрал, как на собаку, но прапорщик даже не заметил. Смотрел лишь, как льется вино.
Наполнив посудину, капрал осторожно передал ее Ваньке, а тот осторожно, двумя руками, поднес живительную влагу к губам и выпил до дна.
– Ох, благостно! – зажмурился князь от счастья.
– Больше не дам! – строго сказал капрал, зная, что через какое-то время Ванька снова начнет подпрашивать выпивку. А он, по доброте душевной, нальет. Лучше уж налить, чем слышать Ванькины причитания.
Прапорщика, после выпитого, слегка развезло. А будучи несдержанным на язык и трезвым, пьяный Ванька болтал всякую нелепицу. Вот и сейчас…
– Андрюха, а как она, в постеле-то? – поинтересовался прапорщик, подмигивая заблестевшими от хмеля глазами. – Хороша?
– Кто она-то? – сделал капрал недоуменный вид.
– Как кто, царицка наша, Анна Иоанновна. Или ты ее Анькой зовешь? – хохотнул Вадбольский.
– Вань, тебе кто глупость-то такую сказал? – строго спросил капрал, раздумывая – а не дать ли Ваньке в зубы?
– Так че там глупости-то? Да все говорят. Вон, вся рота говорит, а то и весь баталион, – хохотнул прапорщик. – Видели гвардейцы-то наши. Мол, как только ушел командир, так царицка капрала нашего цап-царап да в спальню к себе и уволокла. А под утро Андрюха из спальни вылез – весь измочаленный, словно не он бабу крыл, а она его. Всей ротой завидуют!
– Вот ведь, не мужики у нас, а бабы в полку служат, – покрутил головой капрал. Бить Ваньку уже расхотелось. Все-таки как ни крути, а лестно о нем болтают. Не курва в кабаке цапнула, а сама русская царица.
– Андрюшка, ты расскажи! – затормошил прапорщик друга. – Ну, как там дело-то было? Ты ж в случай попал, в фавориты выбился. Ну так как?
– Как-как, жопой об косяк, – огрызнулся Бобылев. Но не со зла, а так, для порядка. Может, попал он в случай, а может, нет. Чтобы Ванька не обиделся раньше времени, примирительно сказал: – Слушай, воевода туруханский, давай о том позже, а? А бабы, так они все одинаковые, если у них промеж ног смотреть. У всех все хозяйство вдоль, а не поперек! И Анна такая же баба, хоть и царица.
Услышав про Туруханск, Ванька матернулся и насупил морду. Не обманул его генерал-фельдмаршал князь Долгоруков. На гауптвахту отвел, два дня там продержал, а потом выписал, как и обещал, указ о назначении его воеводой в Туруханск. Сам подписал и попросил двух Голицыных. И Дмитрий Михалыч, и Михаил Михалыч подписывали не глядя. Ну, в Туруханск воевода, так точно, не протекция Долгоруковых! А подписи трех членов Верховного тайного совета заменяли подпись царицы, пока Анна Иоанновна сама совет не отменила. Но «верховников» она разогнала двадцать пятого, а указ был подписан двадцать третьего. Стало быть, придется Ваньке ехать в Туруханск, каменным домом обзаводиться. (Только не пропьет ли воевода палаты каменные?) Сейчас вот Ваньке Вадбольскому следовало уже быть где-то близ Перми. Но капрал упросил приятеля помочь в одном деле, а тот даже и спрашивать не стал – в каком. Лишь бы оттянуть поездку да винца вдоволь попить.
– Андрюх, а че тебе Анна-царицка чин офицерский не возвратила? – снова пристал Вадбольский.
– Почему не возвратила? – ухмыльнулся Бобылев. – Еще как возвратила.
– А че ты молчал? – возмутился прапорщик. – Че, можно тебя с прапорщиком поздравить али с подпоручиком?
Бобылев чуть свысока посмотрел на приятеля и кашлянул:
– Бери выше…
– Че, неужто поручиком пожаловала? Или, – оторопел Ванька, – цельным капитаном? Капитан? Ну ни хрена себе! Надо было обмыть.
Указ о присвоении звания капитана гвардии был у Бобылева на груди, в потайном кармане. Но хвастаться он посчитал преждевременно. К тому ж мундир надобно шить, то да се, пятое-десятое. Да и дело, на которое они с Вадбольским сподобились, лучше делать, оставаясь в капральском чине и приличествующем этому чину мундире.
– Не, Андрюха, точно обмыть надо, – покачал головой Вадбольский. – Я когда прапорщика получил, цельную неделю пил. Или, – задумался князь, – еще дольше? Я же в рядовых два года ходил, пять лет в капралах да в сержантах четыре года. Меня и в прапорщики-то не хотели ставить, но пофартило – прежний прапор с поносом слег да и помер, а больше на вакацию никого не было. Думал – так и помрет князь Вадбольский в сержантах! Как же тут не пить-то?
