Ксавье, предшественник Комэ ди Торреса, считал, что японцы очень приятные в общении, в большинстве своем добрые и бесхитростные люди удивительной чести, которые ценят ее больше всего на свете. Однако, столкнувшись с действительностью, он понял, что это несколько не так. Правда, слишком поздно. Ничто человеческое японцам не было чуждо: и зависть, и месть, и стяжательство, и жадность, и властолюбие, и измена, и другие пороки. Правда, не в такой мере, как в Европе, – у Чипангу были свои особенности – тем не менее.
– Господин, простите, я не понял… – кланяясь, ответил Гоэмон, надев на себя маску честного и бесхитростного малого.
– Идем со мной, – успокоившись, иезуит приятно улыбнулся и перешел на японский. – Твоя одежда порвалась, нужно ее починить, да и голоден ты небось.
– Спасибо, господин, спасибо, я недавно ел, – ответил Гоэмон, при этом судорожно сглатывая голодную слюну.
Он был уверен, что Комэ ди Торрес, который смотрел на него острым проницательным взглядом, обязательно это заметит. Так оно и случилось. Иезуит снисходительно улыбнулся, – ох уж эти японцы! Гордости им точно не занимать – и сказал:
– Я настаиваю. Доброе дело не должно остаться без вознаграждения. А еще у меня есть предложение… – Комэ ди Торрес уже принял решение и решил не откладывать разговор в долгий ящик. – Если тебе нужна хорошая работа, то считай, что она у тебя уже есть. Мне требуется помощник. Ты будешь сыт, получишь новую одежду, свой угол, и я буду тебе платить. Конечно, не очень много, – добавил он поспешно, – наша церковь небогата…
Иезуит специально сказал, что ему нужен не слуга, а помощник. Он уже знал, что услужение чужестранцам не прельщает японцев. Для этого они слишком независимы. Служить можно и должно – императору, князьям и прочим высокопоставленным самураям, что считается высокой честью, но не «южным варварам», как называли жители Нихон португальцев.
Гоэмон для виду чуток поколебался, чтобы не потерять лицо (Комэ ди Торрес уже знал эту особенность японцев, поэтому колебания юноши принял снисходительно и повторил свое предложение), а затем с радостью согласился на предложение иезуита. Еще бы Гоэмону не радоваться – замысел ямабуси по внедрению лазутчика клана Хаттори в католическую миссию был исполнен без сучка и задоринки.
«Наблюдать издали бесполезно. Тебе нужно стать тенью намбандзина, – наущал ямабуси Гоэмона, когда они прощались (к тому времени уже было решено, что юный синоби должен внедриться в католическую миссию, расположенную в Кагосиме). – По здравому размышлению, самое удобное и безопасное место для наблюдения – в тени креста. Значит, сначала надо проникнуть в жилище намбандзина, а затем и в его мысли. Смотри, изучай, запоминай. Для нас важна каждая мелочь…»
Спустя месяц Гоэмон полностью обжился в доме иезуита. Слуга, который был до него, не очень утруждал себя уборкой помещений; его метелка не заглядывала в дальние углы и в неудобные места, где уже завелась паутина. Юный синоби буквально вылизал и дом, и церковь, которые заблистали, словно их покрыли лаком. Комэ ди Торрес не мог нарадоваться на нового слугу. Юноша, казалось, читал мысли иезуита и исполнял все с похвальной быстротой и скрупулезностью.
Для Гоэмона любое задание было по плечу. Обычно недоверчивый Комэ ди Торрес даже поручил ему покупать продукты. И был несколько озадачен, когда оказалось, что сумма, которую Гоэмон потратил на то количество съестного, что раньше закупал прежний слуга, оказалась почти на треть меньше. Видимо, часть денег прилипала к ладоням безвременно усопшего. После этого доверие иезуита к Гоэмону возросло многократно, и в их отношениях некоторая напряженность возникала лишь в одном вопросе – новый слуга оказался совершенно неспособен к восприятию португальского языка. Он выучил всего несколько слов, на которые мог откликаться даже умный пес.
Тем не менее новый слуга как-то умудрялся угадывать желания своего хозяина, и Комэ ди Торрес в конечном итоге успокоился, здраво рассудив, что и сам он не шибко разбирается в японском и может общаться со своей паствой в основном на бытовом уровне, что сказывалось на качестве проповедей.
Гоэмон, хорошо изучивший поведение идзинов на примере Жуана да Силвы, читал мысли хитроумного иезуита, словно самые простые иероглифы. При всей своей доброте (больше показной) иезуит был жаден, поэтому юноша покупал продукты у лавочника, которого клан Хаттори внедрил в Кагосиму в качестве лазутчика. Лавочник снизил ему цены до минимума. Этот ход оказался верным, и Гоэмон стал пользоваться полным доверием Комэ ди Торреса. Вскоре иезуит так привык к юноше, что Гоэмон и впрямь стал его тенью. Он сопровождал Комэ ди Торреса везде.
Иезуит страдал болями в пояснице, особенно в зимний период, ведь его дом, построенный по японскому образцу, не отапливался, и юноша порекомендовал своему хозяину купание в горячих источниках, которые находились неподалеку от селения Идзуми. Гоэмон знал, что многие старики после посещения источников бегали, как молодые, – вода в них обладала большой целительной силой. Комэ ди Торрес послушался своего слугу и был поражен эффектом от лечения в горячих источниках. Мало того, он еще и налюбовался всласть живописными окрестностями Идзуми, а также журавлями, которые прилетели сюда на зимовку. Иезуит испытал не только большое моральное удовлетворение, но избавился и от болей в спине, а Гоэмон получил щедрый подарок – новое кимоно и гета, деревянные сандалии, подогнанные по его ноге, что было дороже, нежели просто купить эту обувь у торговца.
Затем, уже летом, Комэ ди Торрес решил отправиться в район озера Икэда, где местные неофиты строили католическую церковь. Естественно, он взял с собой и Гоэмона. Услышав о поездке, юноша быстро сбегал на рынок, в кузнечную мастерскую, где ему выковали трезубую острогу. Заплатил он за нее из своих денег.
– Зачем? – удивленно спросил иезуит; острога было весьма приличного размера.
– Будем ловить большую рыбу, господин, – ответил Гоэмон.
Комэ ди Торрес недоуменно пожал плечами и на этом его разговор со слугой закончился. По приезде первый день выдался суматошным: нужно было внести изменения в план церкви, передать строителям немного денег, которые иезуит получил из Гоа на строительные дела, ну и, понятное дело, прочитать проповедь. Зато следующим утром святой отец решил отдохнуть от трудов праведных и отправился на озеро Икэда, красоты которого ему расписывал местный падре. С ним пошел и Гоэмон, прихватив свою острогу и большой мешок.
В качестве проводника с ними отправился новообращенный католик – старик, которого звали Такуми. Он был беден, как библейский Иов. Наверное, Такуми решил приобщиться к новой вере, чтобы хоть как-то поправить свое финансовое положение. По крайней мере, местный священник подкармливал бедолагу, что дорогого стоило. Когда Такуми был моложе, то владел горшечной мастерской, но его сгубила страсть к азартным играм, особенно к тем, которые власть запрещала. Как следствие он проиграл мастерскую, дом и все имущество, семья от него отказалась, и Такуми влачил жалкое существование.
По дороге Такуми рассказал легенду, которую он считал чистой правдой. Будто бы в озере живет чудовище по имени Исси. В давние времена на берегах озера паслась кобыла, которую звали Исси. Однажды самурай похитил у нее жеребенка, и Исси, вне себя от горя, прыгнула в озеро и превратилась в чудовищного зверя. С тех пор она прячется в мрачных глубинах, но иногда выплывает на поверхность, все еще пытаясь разыскать свое дитя. Когда это случается, в центре Икэды появляется глубокая воронка. Местные женщины считают, что зверь способен принести несчастье, и запрещают своим детям играть на берегу озера. Что касается взрослых, то для них Исси не являлась помехой. В озере водилось много рыбы, поэтому лодок на его просторах было немало.
