Все эти люди, галдящие на разные лады, были настолько пестро и разнообразно одеты, настолько отличались от сдержанных японцев, что у Гоэмона голова пошла кругом. Ему показалось, что он попал на представление уличного театра с огромной сценой, расположенной у подножья прежде грозных оборонительных стен и башен города, ныне изрядно порушенных войнами и неумолимым временем.
Суден в порту было множество, большей частью китайские джонки
[47]
, суденышки других типов, разных размеров сампаны – лодки-плоскодонки, и португальская военная каракка чуть поменьше, нежели «Санта-Катарина», у которой меняли сломанную мачту и порванные паруса. Видимо, это были последствия тайфуна, отголоски которого слышались до сих пор – небо на западе клубилось черными тучами, которые кромсали гигантские молнии.
Комэ ди Торрес практически не имел багажа, за исключением молитвенника и небольшого количества личных вещей, поэтому ему не понадобилась повозка, и он, миновав таможенный пост, где его приветствовали с большим почтением, направился вместе с Андзиро и Гоэмоном к монастырю Святого Франциска Ассизского, где располагалась миссия монахов-доминиканцев. Определив своих помощников на постой, он немедля отправился на аудиенцию к архиепископу.
Андзиро тоже ушел из миссии (он сказал, что ему нужно помолиться в одном из храмов), а Гоэмон, бесцельно потыкавшись из угла в угол в отведенной ему крохотной келье, вышел на свежий воздух. В помещении было душно, и привыкший к свободе и свежему воздуху юноша чувствовал себя как зверь, посаженный в клетку. От нечего делать он решил познакомиться с городом, благо никаких иных указаний от хозяина ему не поступало.
Рядом с монастырем высился новый собор, к которому примыкал двухэтажный дворец архиепископа, где в данный момент находился Комэ ди Торрес. Дом бога, которому поклонялся иезуит, впечатлял размерами, но камни, которые пошли на его строительство, явно были взяты из разрушенных зданий. Одно из них – индуистский храм – находилось неподалеку. Судя по всему, это было большое величественное строение с обширным садом, но теперь от него остались лишь часть фундамента, мелкие обломки и чахлые фруктовые деревья в окружении кустарников и чертополоха.
Недлинная улица привела юношу на площадь перед великолепным дворцом, входом в который служили огромные ворота, представлявшие собой два мощных столба из черного камня, к которым были прикреплены резные створки, окованные медью. Сверху столбы связывались деревянной перекладиной, на которой искусный мастер изобразил какое-то чудище. Дворец был старинный, очень красивый, и в нем, похоже, находился главный начальник Гоа, потому что его охраняли португальцы-аркебузиры в латах. Неподалеку стояли и другие официальные здания, но с дворцом они не шли ни в какое сравнение.
Немного побродив по узким кривым улочкам Гоа, Гоэмон добрался до местного рынка… и едва не задохнулся от разнообразных запахов, которые обрушились на него горной лавиной. Чего только ни было на лотках торговцев! Ваниль, карри, мускатный орех, имбирь, перец, гвоздика, кардамон и другие пряности высились горками в больших керамических мисках, и тонкая ароматная пыль забивалась в ноздри, вызывая непреодолимое желание хорошо прочихаться. Рядом со специями лежали кучи кокосовых орехов, ананасы, папайя, орехи кешью и много других плодов, названия которых Гоэмон не знал.
На рынке он не стал задерживаться, проскочил это место как можно быстрее, потому что его изощренное обоняние сильно страдало, хотя и дальше было на что посмотреть. За лотками с фруктами, орехами и пряностями шли лавки с различными товарами, нередко заморскими. Особое внимание юного ниндзя привлек оружейный ряд, в частности, странного вида кинжалы, клинки которых были похожи на языки пламени. Но Гоэмон поторопился уйти подальше от этого вместилища незнакомых, раздражающих запахов и звуков. Он забрался на крепостную стену и полной грудью вдохнул свежий воздух. Море блистало перед ним, как драгоценная бирюза, ласковые волны тихо накатывались на золотой песок побережья, и их тихий шепот успокаивал не хуже, чем длительная медитация…
Следующий день принес Гоэмону зрелище, которое потрясло его до глубины души. Комэ ди Торрес опять занялся своими богоугодными делами, и юноша был предоставлен самому себе. Но скучать ему не пришлось, не дал Андзиро. Он заскочил в келью Гоэмона и потащил его за собой.
– Куда? – удивленно спросил Гоэмон, поражаясь энергии этого уже немолодого человека.
– На площадь! Ты увидишь там такое…
Андзиро был сама таинственность. Он не удосужился объяснить, что значит «такое», но юный синоби не стал сопротивляться, пошел вслед за Андзиро, поддавшись влиянию коварного демона любопытства.
Главная площадь города у крепостных стен полнилась народом. Казалось, на зрелище сбежались все жители Гоа и матросы судов, которые находились в порту. Площадь примыкала к верхнему уровню оборонительных стен, поэтому и гавань, и суда смотрелись как на ладони. День выдался ясный, но солнце, как показалось Гоэмону, излучало не золотой, а какой-то тревожный красноватый свет. Может, тому причиной была легкая дымка, парившая над морем, а возможно, надвигался очередной тайфун. Юноша уже подметил, что в такие моменты предметы начинали терять привычные очертания, воздух уплотнялся, становился гуще, и солнце прикрывалось полупрозрачной накидкой, цвет которой менялся от красноватого до фиолетового.
Эти изменения замечали только самые опытные моряки, к которым принадлежал и капитан «Санта-Катарины», который тут же начинал гонять матросов, чтобы они хорошенько закрепили все снасти и были готовы в любой момент спустить паруса, потому как свирепый шторм мог налететь внезапно, в любой момент.
Толпа живо обсуждала событие, которое происходило у нее на глазах. Посреди площади высились четыре помоста, и в каждый из них был воткнут столб. Приглядевшись, Гоэмон понял, что помосты – это дрова, и что их должны скоро зажечь, потому что возле каждой кучи суетились монахи, обкладывая ее низ сухим хворостом и связками соломы. Юноша не успел спросить Андзиро, что это значит, как вдруг раздались крики, большей частью радостные, словно в праздничный день, но некоторые возгласы были испуганными, и на площадь вступила странная процессия.
Впереди шли монахи-доминиканцы, которые несли какой-то флаг. Среди них Гоэмон заметил и преподобного Комэ ди Торреса. Дальше два священника тащили большой деревянный крест. Святые отцы были тщедушными, и казалось, что они не смогут удержать свою тяжелую ношу, она упадет, и размозжит голову кому-нибудь из тех, кто выступал в процессии. Следом за священниками понуро плелись четыре странные фигуры, одетые, на взгляд юноши, совершенно нелепо. Они были босыми, их платье состояло из черных и белых полос, плечи прикрывали желтые накидки с изображением красных крестов, на головах торчали высокие бумажные колпаки с нарисованными на них демонами и языками пламени, а в руках все четверо держали большие восковые свечи. За ними несли несколько черных гробов, которые подсказали Гоэмону, что предстоящее зрелище не будет иметь с праздником ничего общего.
